«Куда ее теперь девать?» — спрашивает сам у себя старшина морской пехоты. В батальоне его зовут «Старшо́й» — то ли позывной, то ли прозвище, то ли переиначенное воинское звание. Он нашел растяжку в здании брошенного украинского госпиталя, быстро ее обезвредил и теперь раздумывает, что делать с гранатой, которая была частью самодельной мины. Вопрос почти риторический, потому что старшина морской пехоты уже принял решение — он осматривает соседнюю комнату, убедившись, что она пуста, ревет: «Все на лестницу». Взрыв гулко прокатывается по коридорам.
Разминированием старшина занимается в свободное от боевых задач время — отступившие украинские военные оставили в жилых кварталах растяжки. «Старшой» идет по детской площадке, опустив ствол снайперской винтовки ВСС и глядя под ноги. Около небольшой насыпи он останавливается — из нее торчит наполовину сгнившая, обнажившая часть черепа голова. «Девочку трех лет похоронили, снизу лежит. Снайпер снял», — старшина показывает стволом на жуткую братскую могилу среди обычного двора, застроенного обычными, типовыми советскими многоэтажками. Такими, которые стоят на одной шестой от Владивостока до Бреста — только сейчас на качели и песочницы смотрят почерневшие окна и разбитые стекла.
В доказательство того, что детская площадка стала местом смерти, звучит резкий свист — прилетела пуля. Жильцы, готовившие на самодельных печах у подъездов еду (костры как в каменном веке горят круглосуточно), быстро, но без суеты забегают в подъезд — они привыкли прятаться от обстрелов.
На скамейке у подъезда остается один «Старшой» — он отмахивается и от звуков выстрелов, и от криков «Да иди ты сюда!», как от надоедливых комаров. «Старшой у нас вообще — бог войны», — с северокавказским акцентом говорит один из морпехов. «Бог войны», сутулясь, сидит у двери — если бы не камуфляж с якорем на плече, он бы выглядел как сантехник ЖЭКа, который присел отдохнуть после рабочего дня. Он устал прятаться от пуль, искать растяжки, вскидывать винтовку на шорох в очередном дворе, откуда появлялся испуганный или недоумевающий мирный житель. Устал командовать: «Свастики есть? А ну задери майку» бегущим с украинской стороны мужчинам — по наколкам российские и донецкие военные вычисляют бойцов «Азова». Устал смотреть, не попадает ли в сектор обстрела, идя по улице. Поэтому он, досадливо морщась, машет рукой — дескать, отстаньте — всем, кто смотрит из подъезда на верхние этажи соседних домов и трубы комбината имени Ильича и переводит на него вопросительный взгляд, почему он не прячется.
«Он — добрый!» — добавляет кто-то из жильцов. И все наперебой начинают благодарить морпехов за то, что те снимают растяжки, оставленные украинскими военными. Мины — везде.
«Возле дома у меня лежит мина» (…). У забора лежит мина (…). Мы идем выбрасывать мусор, а там лежит мина. Вот эти пацаны пришли, они разминировали», — рассказывают люди, набившиеся в подъезд типовой хрущобы. «Эти пацаны» — морская пехота России, которая по улицам Мариуполя подходит к очередной крепости — металлургическому комбинату имени Ильича. Подходит улицами по частному сектору — под снайперским и пулеметным огнем, переулками, дворами. «Почему никто не говорит, что это мы, морская пехота, мы тут первые? Я родителям что скажу?» — молодые люди в камуфляже искренне возмущаются тем, что в мире не знают об их работе.
А жильцы подъезда уже не ужасаются тому, что посреди детской площадки могилы. «Кого только не убили», — говорят они. «Мне вчера прилетела прямо в дом», — мужчина демонстрирует пулю.
Чуть дальше в тыл — всего на один двор, уже готовятся к раздаче гуманитарной помощи. Толпа чуть не сносит организатора — женщина, та кричит почти сорванным голосом на собравшихся. «Напротив моего дома, у детской поликлиники, поставили противотанковые мины, с ребятами, с россиянами помогали детонаторы выкручивать и откидывали в сторону, один Lanos (марка автомобиля. — Ред.) шел, и не видел, подорвался», — за этим всем спокойно наблюдает один из жильцов. Он безмятежен — бой уже миновал его дом, можно спокойно сидеть и не бегать от пуль, ждать еды.
Город оживает, едва стихает бой. В частном секторе, по улицам которого крадется разведка морской пехоты, женщина с удовольствием рассказывает, как она была звездой соцсетей — из-за ролика с найденной собакой. «Освобождайте нас как можно скорее. Восьмого числа, чтобы у нас были шашлыки. У меня юбилей. Вот завод, выгоняйте оттуда… не знаю, как их назвать… вояками называли», — жизнерадостно говорит она.
«Ой, солнце!» — пожилая женщина, которую вынесли из подвала впервые за месяц, почти вскрикивает от радости. Хотя секундой раньше ее, тихо стонавшую от боли, раненую, тащили на одеяле соседи, взявшись за четыре конца, — в двор неподалеку, чтобы отдать донецким военным. Те согласились отвезти ее и, чуть позже, мужа — обоих задело осколками — в больницу.
По соседней улице идет молодой человек — он ищет свою семью, потерянную месяц назад. Дом, где жили его близкие, разбит и выгорел. Старясь не плакать, юноша дотошно обследует двор и то, что было полом комнат. «Тел нет, тел нет, тел нет», — повторяет он. «Они могли уехать. Где их искать? Стихарный Роман Сергеевич, Стихарная Галина Николаевна — мои родители», — парень так же, пытаясь не зарыдать, быстрым шагом уходит дальше по улице — спрашивать, где его родные.
