Работы по подготовке к подрыву отдельных объектов начались в Одессе ещё в середине июля 1941 г.
Был составлен план, утверждённый командующим Одесским оборонительным районом (ООР) и Военным советом (ВС) ООР, согласно которому, работы по минированию планировалось завершить к 14 августа. За организацию и обеспечение минирования ответственным назначили начальника инженерных войск Южного фронта генерал-майора Аркадия Фёдоровича Хренова.
В первую очередь в случае сдачи города требовалось уничтожить промышленные объекты, береговые батареи, блокгаузы, капониры, командные пункты. Для прикрытия отхода войск на оборонительных рубежах и дорогах необходимо было поставить взрывные заграждения. В частности, к подрыву подготовили дамбу Хаджибейского лимана Его воды должны были затопить часть Пересыпи и тем самым затруднить противнику преследование отходящих к Одесскому порту для погрузки на корабли и суда войск.
3 октября по заданию ВС ООР был разработан дополнительный план минирования городских военных объектов, промпредприятий и портовых сооружений. Особое внимание минёрами было уделено Управлению НКВД по Одесской области, и у этого были особые причины.
В первых числах октября защитники Одессы взяли в плен румынского офицера, при котором обнаружился план будущего размещения в городе румынских войск. Здание областного НКВД отводилось под штаб 10-й пехотной дивизии, комендатуру, начальство румынской контрразведки Сигуранцы и немецкое гестапо. В связи с этим и было принято решение дом по Энгельса, 40 срочно заминировать.
Туда направили взвод минёров младшего лейтенанта Павлова из 82-го инженерного батальона капитана Ефима Марковича Пируса. В подвале здания повсюду громоздились горы старой мебели и прочего хлама, висела паутина. Её специально старались не трогать, чтобы создать иллюзию заброшенности. В местах, над которыми предполагалось размещение будущих кабинетов вражеского начальства и зала заседаний, минёры выдолбили в каменном полу канавы под взрывчатку, в которых заложили более трёх тонн тротила.
Инициировать взрыв должна была радиомина — ноу-хау советской военной инженерной науки, созданное в 30-е годы в Москве в довольно специфической организации — Остехбюро, выдающимися советскими инженерами Владимиром Ивановичем Бекаури и Владимиром Фёдоровичем Миткевичем. Первоначально по первым буквам их фамилий мина называлась «Беми», но после ареста и расстрела Бекаури, её переименовали в Ф-10.
Мина представляла собой восьмиламповый блок управления. Он мог принимать и декодировать специальный радиосигнал, после чего выдавал электроимпульс, способный активировать сразу три детонатора. При использовании специального разветвителя количество подрываемых детонаторов возрастало в 12 раз.
Фактически такой миной можно было привести в действие любое количество взрывчатки, причём она могла находиться как рядом с зарядом, так и на расстоянии до 50 метров от него.
В комплекте с миной шла аккумуляторная батарея, которой в случае постоянной работы хватало бы только на 4 дня — работа электроламп очень энергозатратна. Но специальное реле включало её с определённой периодичностью, отчего время активного состояния мины увеличивалось до 20-40 дней. Единственное условие: инициирующий сигнал с радиостанции должен был передаваться довольно долго, чтобы мина «услышала» его в момент, когда реле в очередной раз включит батарею.
По некоторым данным, чтобы усыпить бдительность вражеских сапёров, минёры капитана Пируса то ли на чердаке в куче угля, то ли в столбах приёмной, заложили дополнительные мины, которые было значительно проще обнаружить, чем тот заряд, на который и делалась основная ставка. К нему добавили две 100-килограммовые бомбы с установленными на них на неизвлекаемость минами-ловушками, на случай, если вражеские сапёры всё-таки обнаружат взрывчатку.
Последний транспорт покинул Одессу 16 октября, и в город вошли оккупанты: румынские и немецкие войска.
Занимать здание НКВД они не торопились. Дело в том, что не прошло и месяца с киевских взрывов на Крещатике, когда в 20-х числах сентября отступившие русские подорвали радиоминами сначала штаб артуправления 29-го армейского корпуса, а затем жандармерию, комендатуру и офицерские гостиницы.
В связи с этим здание одесского НКВД сначала 18 октября проверили сапёры 11-й немецкой армии, а затем 19 октября — сапёры 61-го батальона 4-й румынской армии. И только после этого 20 октября в дом на Энгельса перебрался штаб 10-й пехотной румынской дивизии. До этого он размещался в тюрьме на Люстдорфской дороге. Соседние помещения заняла городская комендатура.
На следующий день сюда явилась пожилая гражданка, некая Людмила Евгеньевна Петрова, и сообщила командиру 10-й дивизии и по совместительству начальнику комендатуры генералу Йоану Глогоджану, что здание заминировано. Румынский мэр Одессы (примарь) Герман Пынтя писал лично диктатору Йону Антонеску:
«…Господин генерал поблагодарил женщину за информацию и приказал господину полковнику Ионеску Ману принять меры по новой проверке здания, привлекая в этих целях румынских и немецких саперов. На второй день, 22 октября, г-н генерал сказал мне, что специализированные органы снова проверили здание и доложили, что нет никакой опасности. Все же я просил генерала поменять помещение, ибо у женщин, от которой была получена информация, не было никакого интереса врать…».
Тем временем в городе приступил к работе командир подпольного разведывательно-диверсионного отряда НКВД Владимир Молодцов, который для выполнения своего задания получил документы на имя некоего Бадаева. Генерал Хренов говорил с ним перед сдачей Одессы и оставил в своих мемуарах описание этой встречи:
«…Не прошли мы и полусотни метров как из темноты возникла человеческая фигура. Я сразу узнал Бадаева. Одет он был в гимнастерку, ладно облегавшую широкую грудь, шаровары, заправленные в сапоги. Мы обменялись крепкими рукопожатиями и тут же приступили к разговору. Петров (командующий Приморской армии генерал-майор Иван Ефимович Петров — прим. авт.) передал капитану код, договорились, как будет налажена радиосвязь. Я рассказал, где будут производиться взрывы в целях прикрытия отхода наших войск. Посоветовал, как лучше снабдить подпольщиков минами. Разговор наш занял не более получаса. Бадаев исчез так же внезапно, как и появился, — будто растворился во мраке».
Молодцову (Бадаеву) удалось выяснить, что по причине вступления румынской администрации в управление городом на вечер 22 октября в комендатуре назначен торжественный банкет. На рассвете этого же дня в Севастополе с установленной в одесских катакомбах рации приняли сообщение: «Концерт на Маразлиевской начнется 22-го, в 17:30…», генерал Петров лично передал его дешифрованный текст Хренову.
В указанное время с расположенной в Севастополе рации был передан необходимый инициирующий радиосигнал, и дом на улице Энгельса взлетел на воздух.
Взрыв до основания разрушил центр здания и правое его крыло. Румыны сначала не знали, сколько под завалами оставалось людей. Раненый заместитель командира 10-й дивизии генерал-майор Константин Трестиориану был извлечён из-под обломков, и принял командование на себя. Три часа спустя после взрыва он отрапортовал в Бухарест:
«До настоящего времени, 22 октября 1941-го, 20 час. 40 мин., генерал Глогоджану не найден. Видимо находится под обломками. Количество погибших и раненных невозможно определить. Операции по спасению продолжаются… Одесские войска… приведены в боевую готовность. Нет информации о других взрывах. До завтрашнего утра остаюсь с частью спасшегося от взрыва командования… Сохраняю связь через гражданскую почту Одессы…».
Взрыв вызвал среди румынского командования настоящую панику. По воспоминаниям немцев, до 24 октября нельзя было понять, кто в Одессе распоряжается.
В дальнейшем румыны всё-таки выяснили точную численность потерь.
Она составила 135 румынских и немецких офицеров и солдат, из которых 79 погибли, 13 пропали без вести и 43 получили ранения. Из офицеров помимо командира 10-й пехотной дивизии генерала Глогоджану погиб его начальник штаба полковник Ионеску Мангу, немецкие офицеры корветтен-капитан Вальтер Рихтер, капитан-цур-зее Херурт Шмидт, капитан Вальтер Керн, какой-то унтерштурмфюрер СС из VOMI (координационного центра по работе с фольксдойче) и др.
Антонеску взял расследование причин взрыва под свой личный контроль. Он подписал печально известный ордонанс № 561, в котором приказал начать массовое уничтожение евреев. Сам документ не сохранился, но его содержимое известно из телеграммы полковника Стэнкулеску, который доставил ордонанс в Одессу, о чём и отрапортовал в Бухарест:
«23 октября 1941, 7 часов 45 минут утра.
(1) Ровно в 3 часа ночи явился в военный штаб города и передал генералу Трестиориану приказ…
(2) Генерал Трестиориану собрал командиров полков 10-й дивизии и проинструктировал их касательно немедленных карательных акций. Среди них уничтожение 18 тысяч евреев в гетто и уничтожение, по крайней мере по 100 евреев путем повешенья на площадях в каждом районе…».
Гетто к тому времени румыны уже успели организовать в бараках бывшего артсклада на Люстдорфской дороге. Для контроля за проведением акции приехал командующий 2-м армейским корпусом 4-й румынской армии генерал-майор Николае Мачич. Прибыв в Одессу в 6:10 утра, он тут же провёл совещание. После него армия приступила к выполнению ордонанса своего главнокомандующего
К моменту сдачи Одессы в ней оставалось около 250 тысяч жителей, из которых около трети составляли евреи. Непосредственным ответственным за их уничтожение Манчич назначил подполковника Михаила Никулеску-Кока, который уже занимался проведением подобной акции в Яссах. Для выполнения приказа ему предоставили всё необходимое и выделили солдат двух батальонов 10-й пехотной дивизии.
С рассветом по всей Одессе застучали топоры — захватчики устанавливали виселицы… а затем началась кровавая вакханалия. Румынские солдаты врывались в дома мирных одесских граждан, хватали их и вешали гроздьями на деревьях и на десятках, сотнях виселиц, установленных в скверах, на площадях, на перекрёстках улиц. Армейцам помогали жандармы. Людей убивали повсюду, вот свидетельства очевидцев:
Б.Л. Шульман: «…На всех улицах и площадях города были развешены тысячи людей. Вокзальная площадь и весь путь от вокзала до тюрьмы был густо увешан трупами евреев. А на земле валялись трупы расстрелянных, порубленных и заколотых штыками…».
Технический редактор одесского книжного издательства В. Я. Рабинович: «23 и 24 октября, куда ни кинешь глазом, кругом виселицы. Их тысячи. У ног повешенных людей лежат замученные, растерзанные и расстрелянные. Наш город представляет собой страшное зрелище: город повешенных…».
Красильщик Одесской суконной фабрики Адриан Оржеховский: «В продолжении дня я пошел по Канатной до Троицкой, на углу лежал старый седой еврей с проломанным черепом, громадная лужа крови покрыла всю ширину тротуара. Тут же всюду стоят часовые, разъезжают военные автомашины, пешеходы, но как будто никто не обращает внимания на бледный труп старика и разлитую алую кровь».
За день румыны повесили около 5.000 человек. На улицах появились объявления: «Всем жидам, проживающим в городе Одессе, независимо от пола и возраста, в течение 24 часов явиться в п. Дальник для регистрации паспортов, имея при себе запас провизии на трое суток. За неисполнение приказа вышеуказанные лица будут нести ответственность по закону военного времени, смертной казнью через повешение».
Если бы в Одессе знали о произошедшей менее месяца назад киевской трагедии в Бабьем Яру, никто бы это предписание не исполнил. Но об этом широкой публике ничего известно не было, и к Дальнику 24 октября явились около 5.000 человек. Здесь их расстреляли и закопали в оставшихся после обороны города противотанковых рвах.
По некоторым данным ещё 19 тысяч человек были уничтожены на территории порта. Их трупы захватчики потом сожгли. По другим данным от 25 до 28 тысяч были убиты и сожжены заживо в бараках бывших артскладов по Люстдорфской дороге. Есть сведения, что уничтожение здесь военнопленных и евреев началось ещё до взрыва на улице Энгельса — с 19 октября. После взрыва они только приобрели более массовый характер, а когда убийцы поняли, что не успевают расстреливать, стали просто поджигать запертые бараки с людьми.
Точное количество жертв тех страшных дней не поддаётся подсчёту: после войны в местах массовых захоронений были обнаружены останки 22 тыс. тел; на суде в Бухаресте, когда судили высокопоставленных румынских палачей, озвучивалось число 28 тысяч; исследователи называют и другие числа, доходящие до 40 тысяч.
Виновных в этой кровавой вакханалии генералов суд в Бухаресте после войны приговорили к смертной казни, но вернувшийся на короткое время к власти король Михай I заменил её пожизненным заключением. В результате генерал Манчич умер в тюрьме, а вот другой генерал — Трестиориану вышел на свободу после 10 лет отсидки и дожил до 92 лет.
Так начиналось румынское управление Одессой — уже за первую неделю город лишился десятой части своего населения, а всего за время оккупации погибли 82 тысячи одесситов, 78 тысяч были угнаны на принудительные работы в Румынию и Германию.
