Лазутчики доносили ханам — великий киевский князь Святослав Всеволодович не скрывает своих планов: нынешним, 1185 годом от Рождества Христова, князь намерен ослабить половцев настолько, чтобы впредь они могли бы ходить в походы «на кормление» только под его рукой.
Как ныне сбирается киевский князь
У Киевского князя были хорошие виды на сезон 1185 года. Погодные условия говорили о том, что жара придет в эти широты раньше времени. Половцы вынуждены будут откочевать от мелких пересыхающих рек, близких к русским границам, чуть дальше — в междуречье Оскола, Северского Донца и Дона. А это значит, что и лазутчиков отодвинут и о походе русских степняки узнают не сразу.
В предыдущем году Святослав нанес половцам, ходившим за добычей на Русь, тяжелое поражение на реке Орель. Их силы были ослаблены. Но и русские — тоже.
Кроме того, на помощь к восточной орде, которой правили ханы Кончак и Кобяк, мог с запада подойти со своим многочисленным войском хан Гза, а от Лукоморья с подкреплением всегда можно было жать тамошних мелких ханов, сыновья и внуки которых сложат головы вместе с русскими князьями 38 лет спустя на поле битвы у реки Калки — на территории нынешней ДНР, в районе заповедника «Каменные могилы».
Понимая все плюсы и минусы, а также необходимость «дожать» половцев, чтобы за пару лет они не усилились снова, киевский князь решил отправиться с визитами по многочисленным удельным князьям, уговаривая их на битву против «поганых».
Святослав Всеволодович хотел действовать наверняка, чтобы закрыть «половецкий вопрос» раз и навсегда. Без этого нельзя было строить стратегические планы хотя бы на пятилетку. Половцев надо было переводить в статус подчиненных союзников, а не ситуативных.
Тюрки домашние и дикие
Надо сказать, что половцы, или кыпчаки, были отменными степными кондотьерами. Под бок к русам их пригнала нужда и преследование со стороны других тюркских народов, от которых они переняли снаряжение, оружие, методы ведения боя. Единственное, чему они не научились у своих врагов, то это жестокой дисциплине, очень увлекающиеся были воины.
От Дона до Иртыша все пространство называлось Дешт-и-Кыпчак — половецкая степь, что говорит о многочисленности и рассеянности половецких племенных союзов, а также о том, что долгое время они жили на Волге и в заволжских степях, а затем, во второй половине XI века, пришли к Дону, к Азову и Крыму.
Половцы охотно предлагали себя в качестве вспомогательных войск за часть добычи русским князьям в их междоусобных распрях. Тот же Святослав Всеволодович в 1181 и 1183 годах использовал половецкую конницу в большом «Северном походе», что не помешало ему устроить им кровавую баню на Орели.
Причина таких отношений «заклятых товарищей» не носила, вопреки историческим мифам, никаких идеологических, религиозных признаков. Своих христиан древнерусские князья резали не с меньшим усердием.
Все дело было в экономике, половцы, выражаясь современным языком, слишком много на себя брали. Если бы они были подчиненной мелкой силой, какой для русских князей юга были небольшие тюркоязычные народы торков и берендеев, с ними жили бы в относительном мире. Но проблема половцев была в том, что их было много.
После крупного поражения на Орели, в котором в плен попал главный половецкий хан Кобяк и еще полтора десятка ханов калибром поменьше, половцы разных племенных группировок вели между собой активные переговоры.
Эти степные воины не были дикарями, какими иногда их любят изображать. Они имели осадные машины, для чего выписывали из Европы инженеров и ремесленников, у них были крепости в степях и протогорода.
За век с лишним общения с русскими (с 1055 года), половцы, прежде всего знать, породнились со многими княжескими и боярскими родами. Знаменитый Владимир Мономах женил на дочках половецких князей своих сыновей — Андрея и Георгия, известного нам как Юрий Долгорукий, да и у Новгород-Северского князя Игоря Святославича, героя «Слова», мать была половчанкой.
Система разветвленного родства в русских княжествах позволила половцам быть невероятно осведомленными в делах князей. Иногда какой-нибудь небольшой владетель только задумается, не оттяпать ли у соседского князюшки пару-тройку сел, как половецкий хан уже под окном терема: «Эй, коназ, войско не надо? За четверть добычи пойдем с тобой на войну».
Гроза зрела. И гром грянул
Одним словом, Кончак к весне 1185 года собрал вокруг себя большой союз родов и племен. Он уговорил хана Гзу со своей ордой кочевать поближе к нему.
Это знал киевский князь. И поехал искать подкрепления на север. Этого не знал или решил не придавать значения новгород-северский князь Игорь и решил опередить сюзерена — самому сорвать куш, «срубить червонец» по-легкому. Поэтому он не стал ждать, пока все князья соберутся в большое войско, кликнул брата, курского князя Всеволода, племянника из Путивля, сына Владимира, да и отправился в поле, как сказали бы чуть позже донские казаки, «за зипунами».
Небольшой размер войска (5-6 тысяч воинов, из которых львиную часть составляли «конфедераты»-торки), точное следование течению рек — все это говорило о том, что северский князь собирался ударить по ближайшим становьям половцев, «ополониться» и вернуться домой, возможно, успев принять участие в общерусском большом походе в ореоле героя и знатока степей.
Поначалу все шло по плану — были с налету захвачены большие обозы половцев, не успевших уйти в глубь степных просторов. Войско раззадорилось и жадно рвануло в погоню. И неожиданно, всего через сутки после первых победных стычек, наткнулись прямо на главные силы половцев, которые, возможно, думали, что на них идет объединенная русско-княжеская рать.
Каково же было их изумление, когда перед собой в долине двух речушек они увидели скромные дружины трех мелких князей, которые просто просились, чтобы их проучили за дерзость.
Позор, родивший легенду
Дальнейшее хорошо известно из уроков русской литературы.
Вот как описал эти события доктор исторических наук Игорь Мажейко (мы его знаем как писателя-фантаста Кира Булычева) в самой известной своей книге «1185»:
«По приказу Игоря русские полки начали пробиваться на север, но путь им преградили половецкие отряды. Началась жестокая сеча. День выдался жаркий, кони быстро устали и изнемогали без воды. Но к воде половцы не пропускали. Лишь к вечеру измученные воины пробились к речке.
Битва шла и ночью. Не такая отчаянная, как днем, но поспать русским не удалось. Половцы изматывали их, непрестанно бросая в бой новые силы.
Перелом наступил утром следующего дня, после суток почти непрерывного сражения. Легкая конница союзных степняков бросилась бежать с поля боя, разрушив строй.
Игорь поскакал за беглецами. Он был ранен в левую руку и потому бросил щит. Но степняки не остановились. Пришлось вернуться ни с чем. Сражение продолжалось до полудня, княжеские полки бились, стоя спиной к озеру, но постепенно половцам удалось разъединить их и окружить. Всеволод и остатки войска сложили оружие. В плен попали князь Игорь, его сын и пять тысяч дружинников. Мало кому удалось вырваться».
Игорь примерно год прожил в плену, выписав себе туда священника и слуг, пока не удалось бежать, ибо на выкуп у него не было денег. Его и в поле-то погнало безденежье. К тому времени киевский князь в союзе с другими князьями все-таки разбил половцев основательно. Поэтому он на несколько лет вовсе притих, вернувшись к воинским делам лет через пять-шесть.
Вернулся из половецкого сидения сын Владимир с молодой женой Кончаковной. Игорь Мажейко по этому поводу меланхолично заметил: «От них пойдут дети по крови более половцы, чем русские».
Никто, конечно, ни тогда, ни чуть позже, когда Русь начала составлять свои летописные своды, и не думал, что рядовой в общем-то поход Игоря, сорвавший планы его сюзерена, станет предметом литературы и национальной песнью русских, образом, которым будут вдохновляться и поэты с живописцами, и военные, и государственные мужи.
А ведь всего этого могло бы не быть, обуздай Игорь свою жадность и гордыню, подожди он главных сил Руси, идущих окорачивать Степь.
