Поездка Владимира Путина в Пекин на торжества по случаю 70-летия победы во Второй мировой войне станет для него уже 14-м визитом в Китай. Отношения двух стран последовательно улучшались все 15 путинских лет, но в последние два года сближение наших держав становится главным событием в геополитике. Самой историей две наши страны обречены стать гарантами мира в Евразии, а значит, и во всем мире.
Русские и ханьцы встретились на просторах Евразии по историческим меркам не так уж и давно. Китайцы, самый древний из сохранивших свою государственность народов, начали соприкасаться с русскими в трудное для ханьской цивилизации время.
Если не считать короткого времени пребывания в одном государстве — в конце XIII века русские и ханьцы входили в состав державы, которую сначала называли Монгольским государством (Ордой), а потом империей Юань — то самые первые контакты состоялись всего четыре века назад, когда русские начали системно осваивать Сибирь. Но первый договор был заключен всего 325 лет назад, а более-менее регулярные контакты и изучение друг друга начались после появления в Пекине русской духовной миссии в 1712 году.
К этому времени Россия уже сильно расширилась на Восток, не дойдя еще, правда, до Тихого океана, и наши страны стали соседями. Впрочем, соприкасались лишь окраины империй, на которых, в основном, жили не представители титульных наций. Но не это было главным препятствием к сближению друг с другом, и даже не закрытый и самодостаточный характер китайского государства. Были две субъективные причины, связанные с периодами развития самих наших государств.
Одной из них было то, что в тот момент главное внимание российской власти было сосредоточено на западных и южных границах страны. До далекого и неосвоенного толком Востока было сложно даже добраться, к тому же политика европеизации как страны, так и элиты, начиная с Петра Первого, стала определяющей.
А второй причиной стало то, что Китай тогда уже приближался к кризисному периоду своей истории. Как и все в этой стране, он имел огромные временные масштабы: с конца XVIII века Китай начинает слабеть, и к его богатствам протягивает руки освоивший и подчинивший себе уже практически весь мир Запад. В XIX веке Китай военной силой заставили открыться, чтобы зарабатывать на нем, в том числе и подсадив на опиум местное население. Главными «открывателями» были, естественно, англичане, но и остальные западные страны не остались в стороне.
Началось столетие национального унижения и хаоса. Китай потерял контроль над торговлей, власть слабела, начались внутренние волнения и восстания. Россия в XIX веке вышла к Тихому океану, заключив с Китаем такой же неравноправный договор, как и страны Запада. Мы получили Приморье, которое, впрочем, в это время практически не было заселено и считалось скорее территорией, вассальной Китаю, чем входившей в состав империи. А потом взяли в аренду ряд городов в Маньчжурии, через которую начали строить железную дорогу к Владивостоку и к полученной от китайцев в аренду военно-морской базе Порт-Артур.
В 1900 году, когда в Китае полыхало восстание против иностранцев, русские войска, как часть коалиции западных держав, брали Пекин. Казалось, что Китай окончательно превращается в огромную полуколонию Запада и России. Собственно говоря, Россия и проникала в Китай, глядя на то, как там хозяйничают западные страны — не столько боясь не успеть, сколько желая создать противовес военному и геополитическому присутствию европейцев на своих восточных рубежах.
Вскоре в 1966 году в Китае начался период внутрипартийной и классовой борьбы, «культурная революция», и страна ушла в полную самоизоляцию, ограничившись контактами с отдельными странами Африки и Азии и симпатизирующими маоизму революционерами. Китай подавал себя как главную опору мировой революции, имея в виду уже не только третий мир, но и западные страны.
Мао стал кумиром леворадикальной части бунтов 1968 года в Европе и «черных пантер» в США, но в 1971 году Киссинджер прилетел в Пекин, и в треугольнике СССР — США — Китай произошли революционные изменения. Мао все еще опасался СССР, несправедливо считая наследников Хрущева — Брежнева и Косыгина — «советскими гегемонистами» (это был облегченный, марксистски выверенный синоним термина «империалист»), и пошел на замирение с Вашингтоном, с которым два с лишним десятилетия не было вообще никаких контактов.
Штаты получили возможность разыгрывать «китайскую карту» против СССР и «советскую» против Китая и, выстраивая отношения с обеими странами при отсутствии контактов и вражде между Москвой и Пекином, занять выигрышную геополитическую позицию. К тому времени, когда СССР и Китай дозрели до поисков пути примирения — а это произошло в середине 1980-х, еще до прихода к власти Горбачева — было уже поздно восстанавливать старое или строить новое.
В Китае вовсю уже шли экономические реформы с привлечением иностранного капитала (изначально, впрочем, этнически китайского — от хуацяо, заграничных ханьцев), а в СССР неумелые реформы и наивный внешнеполитический курс Горбачева погрузили страну в кризис. Визит Горбачева в Пекин в мае 1989-го не стал историческим — первый за 30 лет контакт на высшем уровне завершился репликой Дэн Сяопина, назвавшего в разговоре со своим помощником генсека «дураком». Не из-за «великоханьского шовинизма», а наслушавшись рассуждений генсека о реформах в СССР и о его «новом мышлении для всего мира».
В том же 1989-м Китай попал под американские санкции, а СССР начал терять Восточную Европу и спустя два года распался. Все 1990-е Китай набирал силу — не бросая вызов США, а укрепляя свою внутреннюю мощь и начиная экономическую экспансию в развивающиеся страны (в поисках сырья). Россию же элиты попытались сделать частью западного мира, и Китай рассматривал нашу страну лишь как торгового партнера, пытаясь извлечь для себя уроки из стремительного крушения коммунизма в его бывшем оплоте.
Хотя у нас были общие интересы по недопущению проникновения США в Центральную Азию, союзниками наши страны быть не могли — недоверие Пекина к несамостоятельному геополитическому мышлению российских властей и ориентация российского правящего класса на Запад не оставляли возможностей для стратегических отношений. Поэтому и Евгений Примаков с его концепцией оси Москва — Дели — Пекин, и даже Борис Ельцин с его знаменитым «Как мы с Цзян Цзэминем скажем, так и будет, а не Билл Клинтон будет решать», сказанным в Пекине за три недели до отставки с поста президента, были лишь намеками на то, что отношения двух стран могут складываться совсем по-другому.
Владимир Путин первые годы выстраивал чисто экономические отношения с Китаем. Впрочем, и сам Пекин к тому времени еще не дозрел до открытого объявления о глобальных амбициях. Руководивший в нулевые годы Поднебесной Ху Цзиньтао был осторожным и неярким лидером, как и требовала эпоха накопления сил. Но уже пришедший к власти в 2012 году Си Цзиньпин относится совсем к другому типу — это самый сильный китайский лидер со времен Мао и Дэна.
И, главное, сам Китай вошел в фазу движения к пику своего могущества — годом осуществления «китайской мечты» давно уже назван 2020-й. Возвращение Путина в Кремль и избрание Си председателем КНР совпали случайно, но вот обострение отношений как России, так и Китая с США было совершенно закономерным.
Путин объявил о развороте на Восток формально уже после начала конфликта с Западом из-за Украины, но и стратегические отношения с Китаем и приоритет развитию Дальнего Востока были заявлены уже в его предвыборных статьях начала 2012 года.
Выстраивание стратегического партнерства было предопределено общими геополитическими целями двух государств — необходимостью не просто сопротивляться политике сдерживания, которую США проводят в отношении что Китая (пока еще в мягкой форме), что России (уже в жесткой), а начинать работу по созданию новой мировой архитектуры — и финансовой, и экономической, и геополитической. Конструкций, которые придут на смену разрушающемуся на наших глазах миру по-американски, слом которого, по возможности плавный, становится важнейшим условием дальнейшего развития и России, и Китая.
Но не только прагматические интересы цементируют союз двух великих соседей — нас объединяют еще и схожие этические установки, лежащие в основе духовных кодов наших цивилизаций (что, кстати, проявляется и через такую сильную любовь китайцев к советским фильмам о войне, например, к «А зори здесь тихие»). Конечно, для того, чтобы в массе своей и русские, и китайцы убедились в том, что так оно и есть, нужно, преодолевая навязываемые глобальной матрицей стереотипы, приложить еще немало усилий для взаимоузнавания.
Что касается отношений лидеров двух стран, то не только их личные качества, но и осмысление ими опыта союза 1950-х годов, включая и объективные, и субъективные поводы для его крушения, позволят им лучше выстраивать фундамент отношений двух стран.
Если Путину и Си удастся подкрепить геополитический альянс курсом на взаимную симпатию двух цивилизаций, ставящих нематериальные ценности выше материальных, то такая связка может стать не только долговечней, но и гораздо сильнее союза 1950-х годов. То есть той точкой опоры, которая действительно перевернет мир.
Петр Акопов
