Встреча ОПЕК за неделю до Дня благодарения (27 ноября — ред.) не преуспела в достижении результатов сокращения производства нефти, что сразу же отправило цены вниз на $5 за баррель. Это показало, что впервые с 1972 года никакой картель не способен контролировать нефтяной рынок.
На первый взгляд это великолепная новость для американских потребителей, как раз во время их рождественского лихорадочного шоппинга. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что это замыкает США в роли самого дорогостоящего в мире производителя основных товаров. Прибыли от добычи сланцевого газа могут проявить готовность развернуться в обратную сторону.
Падение цены на нефть вызвано фундаментальным сдвигом на рынке. Теперь цена определяется поставками, а ранее она определялась спросом. Такое случалось и раньше: цена на нефть падала с $27 за баррель в начале 1986-го до $10 в конце года, где и оставалась до 2000 года с небольшим всплеском во время Войны в Заливе (1990-1991 гг. — ред.). Переход от рынка, поддерживаемого спросом, к рынку, поддерживаемому поставками, обычно вызывает большой сдвиг цен из-за длительности периода освоения нефтяных инвестиций и специфики рынка. В 2011-м, когда цены на нефть взлетели выше $100 за баррель, существовали предположения, что они могли вскоре достичь и $200. С тех пор «сланцевая революция» США поставила на поток новые поставки, сделав США более крупным нетедобытчиком, чем Саудовская Аравия, и увеличила потенциальные источники будущей добычи по всему миру. При $100 за баррель канадские битуминозные пески (а потенциально — и венесуэльские) и сланцевые месторождения в Польше, Аргентине и многих других странах стали потенциально прибыльными. Инвестиции должны были просто рекой литься в эти сектора.
Как и в 1986-м после нескольких лет высоких цен новые источники нефтяных поставок вызвали обрушение цен. В 2014-м после нескольких лет высоких цен, имеющиеся и потенциальные поставки сравнялись со спросом, и цена снова упала на уровень, при котором малодоходные поставки стали невыгодными.
В конце 1980-х и в 1990-е малодоходные поставки приносили прибыль при цене нефти $10 за баррель. Сегодня эта цифра ближе к $70. Существует определенные резервы эффективности, которые можно реализовать, используя полученный опыт, так что первоначальная оценка в $80 за баррель, когда использование технологии гидроразрыва пласта (ГРП) и нефтеносных сланцев имеют смысл, вероятно, несколько завышена. Но кажется весьма маловероятным, что будут вообще продолжаться существенные новые поставки при цене ниже $70. Цена на нефть может ненадолго не надолго упасть вниз, но уровень в $65-$70 выглядит долгосрочным нижним пределом.
Кейнсианские экономисты в восторге от падения цен на нефть. Capital Economics, популярный экономический предсказатель из Лондона, раструбил на весь мир уведомительный прогноз, что падение цены на нефть на каждые $10 вызывает подъём глобального ВВП на 0,5%. Несколько менее Capital Economics взволнован американскими перспективами из-за перепроизводства нефти в США. Но как было замечено Джемсом Петокукисом из Американского института предпринимательства, по его предположениям падение нефтяных цен на каждые $10 вызывает рост реального американского ВВП на $38 миллиардов, или около 0,2% ВВП.
Эксперты Capital Economics полагаются на избитый кейнсианский аргумент, что падение цен на нефть передает богатство от производителей нефти, которые стремятся его сохранить — вспомните Саудовскую Аравию или Норвегию — потребителям, которые, по крайней мере в США, тратят около 96-98 центов из каждого доллара, попавшего им в руки. Вот почему традиционно падение цен на нефть для Соединённых Штатов считалось очень хорошим событием. Они производят лишь около 60% той нефти, что потребляют, но в стране живут алчные потребители, готовые тратить, тратить, и тратить, и подталкивать экономическую активность, как только цены на нефть падают с $4 до $2 за галлон.
Этот анализ теперь ошибочен в нескольких моментах. Во-первых, используется ошибочная кейнсианская сосредоточенность внимания на потреблении и игнорируется производство. Потребители ничего не производят, их поездки в крупные магазины лишь увеличивают уже чрезмерное долговое бремя страны. Сегодня, когда большой процент потребительских товаров и ещё больший процент «импульсивных покупок» совершается уже в международном масштабе, мотовство покупателей, переполненных радостным чувством бытия, не дает ничего производственной части американской экономики.
Во-вторых, предполагается, что производители нефти все похожи на Саудовскую Аравию, которой не на что тратить деньги. Сегодня в Саудовской Аравии расходный часть государственного бюджета составляет более трети ВВП, бюджет едва сбалансирован и раздут различными дорогими программами соцобеспечения, направленными на то, чтобы сбить градус потенциального недовольства местных джихадистов. Это пристрастие саудовского правительства использовать свои нефтяные доходы столь же сильно, как и неразумность американских потребителей. В любом случае, большая часть доходов от нетрадиционной добычи нефти связана с капитальными затратами во многом близкими к нынешнему уровню цен. И огромная часть доходов превращается в капитальные затраты на поиск и разработку новых, хотя и более дорогих в разработке месторождений нефти.
Даже в кейнсианских допущениях анализ Capital Economics выглядит неверным. Однако, это ещё одна причина того, почему для США в частности их анализ выглядит слишком оптимистичным. По прибыльности — после «сланцевой революции» и инвестиций в глубоководное бурение — США и их соседка Канада оказываются самыми затратными производителями нефти в мире.
При цене $80 или выше, возможно даже при $70 это не так уж много и значит. Между $80 и $100 кейнсианский анализ нефтяной зависимости ВВП США может иметь некую обоснованность (даже если в международном масштабе оказывается, что мало кто сохранил нефтяные доходы при ценах ниже $100). Рост цен выше $80 угнетает потребительские расходы, при этом добыча нефти в США не слишком увеличивается, поскольку производители нефти в стране уже инвестируют в увеличение объёмов добычи. При цене более $100 за баррель не возникает сомнений, что дальнейший рост цен угнетает американскую сферу потребления, одновременно увеличивая сверхприбыли некоторых производителей нефти, что давит на глобальный ВВП в целом. Таким образом рост цен до $147 за баррель в 2008-и был одной из основных причин рецессии 2008-2009 годов, хотя эту причину намного меньше упоминали, чем крах рынка недвижимости и крах финансового рынка.
Однако, если цена на нефть падает ниже $70, для США включаются отрицательные экономические эффекты, как для наиболее затратного производителя нефти в мире. Инвестиции в нефтяной сектор становятся безнадежно неприбыльными, и результатом может стать волна банкротств. Согласно австрийской экономической школе (Austrian economic analysis — ред.) инвестиции США и Канады в разработку сланцевых месторождений, битуминозных песков и глубоководное бурение становятся «неэффективными инвестициями», которые должны быть ликвидированы. Этот эффект можно увидеть по реакции рынка в прошлом месяце на отмену дивидендов Seadrill (см. биржевой индекс NYSE: SDRL). Акции рухнули на 23% за день и далее ещё на 10%. Энергетический сектор сейчас представляет 15% рынка американских «мусорных» облигаций, удвоившись за прошедшие несколько лет. Хотя некоторые займы пошли не на инвестиции в нефтепереработку, которая выигрывает от низких цен, и на трубопроводы, которые близки к окупаемости, но всё, что пошло на производство нефти или газа, вероятно, будет весьма сложно обслуживать.
Снижение цен на энергоносители окажет на американскую экономику ещё один важный побочный эффект. Прошедшие несколько лет в США поощрялись инвестиции в энергоёмкие производства из-за относительного ценового преимущества. Это позволило производителям в энергоёмких, но не обязательно трудозатратных отраслях компенсировать проигрыш США из-за высокой стоимости рабочей силы, создавая рабочие места, бывшие относительно неуязвимыми перед аутсорсингом стран Третьего Мира.
Однако, точно также, как дешёвые деньги уменьшили или даже уничтожили преимущество США в стоимости капитала и поощрили миграцию американских рабочих мест на развивающиеся рынки, так и сокращение или уничтожение преимуществ США за счёт низких цен на энергию принесёт вторую волну аутсорсинга в другие страны как финансовых инвестиций, так и в целом хорошо оплачиваемых рабочих мест. Этот эффект полностью игнорируется кейнсианскими моделями первого порядка. Но если цены на нефть останутся ниже $70 за баррель, последуют дальнейшие неприятные сюрпризы для рынка рабочей силы США, которая уже сильно пострадала от плохого экономического управления в США.
Банкротства в энергетическом секторе — многие из которых станут результатом ухода с рынка производственных мощностей — и сопутствующий аутсорсинг мощностей энергоёмкого производства, вероятно, нанесёт ущерб, который намного перевесит любые выгоды от увеличения потребления. Разрушение капитала путём банкротств снижает благосостояние общества, сокращая количество капитала, доступное каждому работнику. Что, в свою очередь, повлечёт за собой долговременное снижение стандартов жизни самих работников (и их возможность потребления). Дополнительное потребление, значительная часть которого будет потрачена на импорт, не принесёт никакой выгоды, что даже ближе по значимости.
Неблагоприятное влияние снижения цен на нефть будет ухудшено регулированием, которое — попыткой направить экономику США к энергетическим источникам, которые сейчас невероятно дорогостоящи — встало на путь обширных ошибочных инвестиций и потерь. По иронии судьбы, если цены на энергоносители оставались бы низкими, трубопровод Keystone XL мог в итоге оказаться бы непривлекательным вложением, поскольку канадская нефть, которую он поставляет, станет невыгодной. Однако чтобы противостоять этим фиктивным и случайным выгодам американской трясины регулирования, миллиарды долларов инвестиций в солнечные и ветряные электростанции, которые были сделаны ранее, станут намного менее экономически оправданными во времена, когда цены на нефть и газ неожиданно резко упали. Затраты на регулирование в одном только энергетическом секторе достаточны для объяснения большей части экономической неповоротливости за прошедшие шесть лет. Печально сознавать, что эффект регулирования будет и дальше ухудшаться из-за падения цен на нефть и газ.
Рынок и его кейнсианские поклонники приняли падение цен на нефть за ещё один позитивный признак для американской экономики, находящейся в крайне тяжёлом положении. Приверженцы кейнсианской модели ошибаются.
Перевод: ПолиСМИ
