— Сашок, прокрути еще раз с самого начала, — закурил пятую сигарету подряд фотокор МИА «Россия сегодня» Андрей Стенин.
Вечером 17 июня прошлого года мы сидели в моем номере гостиницы «Украина» в блокированном войсками Славянске. В комнате висел удушливый смог от антикомариных спиралей — «соколы Коломойского», как называли мы назойливых насекомых, в этих местах особо свирепы. За окном тарахтел бензиновый генератор — единственный источник электричества в городе. От него по балконам расползались провода удлинителей (главное — не включать два чайника одновременно). На экране ноутбука мелькали дерганные кадры: взрыв, черный дым, гусеница броневика, снова взрыв…
— Андрюх, шестой раз уже смотрим. Что ты там хочешь увидеть?— снова запустил я страшный ролик.
— Хочу понять, что они сделали не так, — выдохнул две струйки дыма через нос Андрюха. — Чтобы самому так не попасть…
Цена правды
Пуля не разбирает опытных военкоров или молодых «первоходов». У каждого — свой путь на фронт. И, как показывает история военной журналистики, обратный билет в кармане не всегда гарантирует возвращение.
Игорь Корнелюк и Антон Волошин заезжали на пылающий Донбасс разными дорогами, но их пути на войну мистически переплелись. Для обоих Украина была не чужой страной.
Игорь вырос в Запорожье. Но в 90-е вместе с родителями выехал в Россию, на Ямал. Здесь старший брат Олег отслужил в армии, и семья осталась на северах на 15 лет. Выйдя на пенсию, решили вернуться на родину. С ними на Украину уехал и Олег. Но после гибели сына оставаться в Запорожье они уже не могли.
— Все вокруг знали, что мой сын работал на российском телевидении, — пытается сдержать слезы мама Игоря Надежда Ивановна. — Были и те, кто поглядывал на нас осуждающе, шушукались за спиной. Понимаете, у них у всех там взгляды другие, они против России, против Путина. Даже сестра, даже бабушка… Мы решили не дожидаться, когда что-то страшное случится. Да и второго сына я потерять не могу, его же там мобилизуют и отправят на войну.
— Я бы наверно сразу сдался и перешел на сторону ДНР, — уверяет Олег. — Я часто спрашивал Игоря, есть ли там российские войска? Он отвечал, что воюют шахтеры, те, у кого разбомбили дом, идейные… Он поехал, чтобы рассказывать правду.
— Для вашей семьи цена правды оказалась очень высока… Вините кого-нибудь?
— Ну, он же, как солдат на передовой, — вздыхает отец Владимир Павлович. — Кто-то же должен нести правду… Я им очень горжусь. Он с детства мечтал репортером стать. Такая судьба у него, так сложилась жизнь. Никто не виноват, никого нельзя судить. Но я уверен, что их убили специально. Охотились на российских журналистов.
У Игоря остались жена и маленькая дочь-второклассница. Мама долго не знала, как сказать Дашеньке, что папы больше нет. Сначала с психологом советовалась, а потом привезла девочку на кладбище: «Хочешь, давай поплачем, хочешь, давай помолчим. Папа наш теперь здесь живет». Внучка — еще одна причина, по которой родители Игоря решили уехать с Украины.
— Мне часто снился сон, еще до гибели Игоря. Он такой белобрысенький, лет 7-8, я куда-то еду и теряю своих детей, — плачет Надежда Ивановна. — Я их ищу, особенно Игоря все время искала и вот сегодня проснулась, так кричала, до хрипоты кричала: «Игорь, Игорь!» А ведь так получилось, что это я ему помогла попасть на войну. Он прилетел и Москвы в Запорожье. Уже все с его рейса вышли, а Игоря задержали. Россиян же не пускают на Украину. Я пошла, передала свой паспорт, мол, он ко мне, к матери прилетел. Получается, сама его оттуда вытащила. Но сколько себя не корю, знаю, что он бы другой дорогой все равно заехал…
Двухлетний «дедок»
Словно по какому-то необъяснимому злому року, мама Антона Волошина тоже помогла своему сыну попасть на войну. До первого класса он жил с бабушкой в Алчевске, под Луганском. И Ирина Александровна собирала документы и свидетельства того, что ее сын едет в гости к родственникам. На границе поверили, и с Игорем Корнелюком они встретились уже в Луганске.
У обоих за плечами не было опыта «горячих точек», но война на Донбассе требовала быстрых решений. И быстрого обучения. Еще год назад телевизионных военкоров можно было сосчитать по пальцам. Сегодня через этот конфликт прошли и закалились десятки журналистов. Антон не был сорви-головой, под пули не лез, старался максимально минимизировать все риски.
— Он до этой командировки три с половиной месяца проработал на майдане, — вспоминает Ирина Александровна. — Ребята рассказывали, что он всегда был рассудительным и хладнокровным. Он вообще был совершенно необычным ребенком. В два года уже читал стихи наизусть — «Я вас любил…» Пушкина, «У Лукоморья дуб зеленый»… По-английски знал короткие фразы. Он маленький рассуждал, как мы с вами. Взрослый был с рождения, его называли «дедком». Долгое время он жил с моей мамой, его бабушкой, она у нас ходячая энциклопедия. К четырем годам он проглотил уже столько знаний! Он и позже поверхностно ничем не интересовался, во все погружался глубоко. Поступил сразу в два вуза — МИФИ и МФТИ. Общественником был, в Химках его все практически знали. Сдавал детские площадки, устраивал конкурсы «Мистер Химки», «Мама, мамочка, мамуля», диджеем был, кавээнщиком. Талантлив во всем был, поэтому мне непонятно, почему его забрали. Он так жизнь любил, спал по три-четыре часа. Я ему говорила, мол, нельзя же так. А ему просто жалко время тратить на сон. Как будто торопился жить.
Как-то маленького Антона спросили, кем он хочет стать. А он вдруг ответил, что видит себя в большом зале кинотеатра с колоннами. Вокруг — много людей, все с цветами. И еще видит расстрелянную машину.
На панихиде сестра Антона Марьяна подошла к маме: «Тебе это ничего не напоминает?» Вокруг были люди с букетами и высокие массивные колонны.
— Когда ему три дня оставалось до конца командировки, я про себя почему-то сказала: «Ну, все, мой ребенок остался жив». Но командировку продлили, и во мне буквально что-то оборвалось. Звонила ему: «Антон, уезжай!» Ну а как уедешь, когда работаешь в группе? Он не мог подвести своих ребят. Он хотел вырваться к бабушке в Алчевск, она не знала, что он в Луганске…
— Вам важно, чтобы за его гибель кто-то ответил?
— Наверно, да. Я когда была на суде по Савченко, мне задали вопрос, почему я пришла. Было бы странно, если бы мать не пришла. Это же твой ребенок… Я совершенно аполитичный человек, но мне понятно, что там, на Украине, разыгрывается американский сценарий. Я понимаю, что она — простой исполнитель. Не было бы сценария извне, не было бы Савченко. Но я знакомилась с делом. Там есть вся доказательная база.
— Легче ж не станет…
— Конечно, нет. Я сама пытаюсь иногда описать свое состояние. Вот сижу, пью чай, разговариваю с вами, но внутри — абсолютная пустота. Как надутый шар. Не могу его фотографии смотреть, в церковь не могу пойти, свечку за упокой поставить. Я детей одна поднимала, у него еще сестра Марьянка. У них такие теплые отношения были. Она до сих пор не может оклематься. Он такой «мамошник» был… Жил для людей, свое — на последнем месте. Почему таких забирают?
…Вопрос, на который нет ответа, если хочешь сказать искренне, без пафоса. И при этом не задеть человека, потерявшего самое родное. Тем душным вечером мы с Андреем Стениным проигрывали «пленку» снова и снова, но никаких фатальных ошибок репортеров обнаружить так и не смогли. Невозможно предсказать прилет мины в ноги — «твоя мина» даже не свистит. «Такое случается», — вынесли мы вердикт, снабдив обсценной лексикой.
— Орден теперь дадут, — проронил в разрываемую трассерами темноту Андрей прежде, чем мы спустились в подвал.
Через два с половиной месяца орден Мужества присвоят и ему. Посмертно.
Фильм Александра Рогаткина памяти погибших журналистов смотрите сегодня в программе «Специальный корреспондент» в 22:55 на канале «Россия1».
ИЗ ДОСЬЕ «КП»
Корреспондент Игорь Корнелюк и звукооператор Антон Волошин 17 июня 2014 года, снимая репортаж о беженцах под поселком Металлист, попали под минометный обстрел. Антон погиб на месте, Игорь умер от тяжелых ран в больнице. По подозрению в причастности к убийству российских журналистов была задержана военнослужащая батальона «Айдар» Надежда Савченко. По версии следствия, именно она передала координаты репортеров украинским артиллеристам.
