Некоторые наблюдатели предполагают, что путём масштабного публицистического выступления Владислав Юрьевич решил напомнить о себе общественности, иные улавливают попытки найти новые идеологические основы, третьи видят реакцию на внешнеполитические вызовы. И всё это в статье в той или иной мере имеется.
Однако представляется, что главный посыл статьи Суркова — доверительные взаимоотношения основной массы народа с верховной властью и исходящая из того некая особая форма государственного управления Россией. Согласно Суркову, власть в России имеет право и должна общаться с людьми не только в рамках традиционных государственных институций, но и поверх них — «в обход формальных структур и элитных групп». Это и вызывает у критиков наибольшее количество вопросов: не идёт ли речь о неконституционной и неинституционной форме правления?
Я бы обратил пристальное внимание на настойчиво используемый автором термин «глубинный народ», то есть основная масса населения страны с её базовыми предпочтениями, предрассудками, стереотипами восприятия и поведения. В понятии «глубинный народ» (и чего хочет «глубинный народ) есть, на мой взгляд, ключ к пониманию статьи.
Этот народ (о котором думали практически все русские мыслители) суть вчерашнее крестьянство, которое веками составляло подавляющую часть населения государства. Не важно, что многие из них в результате социалистической урбанизации переехали в города, стали рабочими, торговцами, интеллигентами, — все равно они являются горожанами в первом (33%, по данным ФОМ) или во втором (30%) поколении. Еще у 13% мать или отец родились в деревне. Горожан в третьем поколении (то есть полностью ассимилировавшихся в глобализированной городской среде), чьи бабушки и дедушки тоже из «городских», в мегаполисах проживает всего около 14%. А средние и малые города России вообще продолжают существовать в матрице провинциальных местечек с тем же преобладающим влиянием крестьянских предпочтений и традиций.
Многовековое значение верховной власти для крестьянства вполне очевидно — и как носителя наивысшего справедливого суда, и как освященного религиозной традицией сакрального центра притяжения помыслов. Само понятие «справедливость», столь излюбленное нашими политиками, имело для крестьян вполне прикладное значение — владение своей землёй, разделённой «по справедливости», то есть по количеству едоков в каждой семье. Потому помещики или предприниматели, имевшие большие земельные владения в условиях малоземелья, воспринимались ими как явление «несправедливое». И управа на них (кроме Бога) была одна — верховная власть, к которой крестьяне довольно часто обращались с различными челобитными и ходатайствами.
Это доверительное отношение к верховной власти сохранялось и в первые десятилетия Советской власти. Крестьянские ходоки шли к Ленину, с мест писали письма Сталину. Сталинский «Великий террор», обрушившийся на вчерашних «всемирных» революционеров и притеснителей крестьянства, воспринимался народом как «справедливость», и юридические тонкости мало кого интересовали. Партийные чиновники и «перегибщики на местах» получали наказание непосредственно из Кремля, и это в глазах основной массы населения было «справедливо».
«Справедливость» не есть понятие юридическое, а именно на юридическом праве построено современное общество. Однако всегда ли оно справедливо, например, когда в рамках ювенальной юстиции отбирают детей у родителей? Или, согласно постановлению, выгоняют из дома жильцов? Или уничтожают памятники архитектуры, возводя — на законных основаниях — на их месте торговые центры?
Сурков подразумевает как обращение власти к народу напрямую, так и обратную возможность достучаться до верховной власти и добиться справедливости. И это действительно свойственная «глубинному народу» мечта и необходимость. Этого традиционные законники не приемлют и упорно говорят о «совершенствовании законов», что «закон надо исполнять» и тому подобное. И периодически вступают, таким образом, в противоречие с народными чаяниями (как бы к ним ни относиться). «Справедливость» есть нравственный императив, который отнюдь не всегда сопряжён с прописанными параграфами. Если хотите, это даже вера в чудо, к которой столь склонен когда-то весьма религиозный русский народ. Прагматики-западники сталкиваются в рамках одного общества с крестьянами в первом-втором поколении, которые составляют основную массу вроде бы одетого в современную одежду народа.
Нынешний интеллигент-западник воспитывается в критической среде, поскольку сам научный метод современного научного познания построен на критике концепций, методов, подходов, — так в жерле яростных дискуссий проверяется научная истина. Привычка к постоянной критике механически переносится в окружающую действительность и порождает либерализм в его современном понимании. Гражданское общество подразумевает десакрализацию власти и её беспрестанную критику. При этом, что любопытно, многие азы общественного устройства западники слепо копировали с иностранных образцов, часто даже не удосуживаясь проверить их действенность в отечественных условиях. Применима ли система перманентной безудержной критики в условиях чрезвычайно разнородного и сложного в управлении государства? И является ли государство ценностью для проживающего на его просторах народа?
Статья Владислава Суркова — попытка нащупать новые формы сотрудничества между «высшей властью» и «глубинным народом» в дополнение к имеющимся формальным институтам. Такая форма непосредственного общения необходима обеим сторонам как воздух: многочисленные прямые линии и встречи Владимира Путина это вполне иллюстрируют. Пресса с функцией обратной связи справляется мало, а чиновничество в ней просто не заинтересовано.
Иной вопрос — как организовать подобное системное взаимодействие, да ещё и с выходом на стратегически устойчивую перспективу. На него статья помощника президента РФ, к сожалению, ответа не даёт. Но именно от этого ответа зависит в конечном итоге признание «глубинным народом» возможной новой системы управления государством.
