В эфире ток-шоу «Прямым текстом» депутат Верховной Рады от провластного «Блока Петра Порошенко» Вадим Денисенко обнародовал планы нынешнего киевского режима по уничижению чрезвычайно популярного среди украинцев Дня Победы. «Нужно вырываться из символического контекста. Почему нужно не 9 мая, а восьмое праздновать? Почему нужно говорить про 1 сентября — начало Мировой войны, а не про 22 июня?.. Как только мы вырываем из символического контекста — 5-6 лет, и всё забывают», — рассчитывает депутат-порошенковец. «Поэтому еще раз скажу: мы это сломаем, и это будет сделано. Но все нужно делать постепенно, тихо и, главное, не шуметь», — уточнил тактику действий власти господин Денисенко.
Разумеется, можно было бы списать это на очередную болтовню — мало ли кто сегодня болтунов развелось на Украине. Однако в этом же ключе выказываются и представители гиперактивного «института национальной памяти», корректируются образовательные программы, календарные планы официальных мероприятий и публичные выступления чиновников. Господин Денисенко, со свойственной майдану простотой, лишь озвучил то, что давно и негласно реализуется на практике. Не вовремя расшумелся и, таким образом, привлёк внимание к вопросу.
А вопрос действительно существует: что же мы отмечаем 8 и 9 мая? В чем принципиальная разница между цифрами и почему большая часть украинцев (72% согласно недавнему опросу УНИАН) желает праздновать именно советский День Победы? Конечно, мы знаем, что в Западном мире отмечают 8 мая, поскольку — из-за разницы во времени между Москвой и Европой — весть о подписании Акта о безоговорочной капитуляции Германии пришла туда до полуночи. И покатилась дальше по миру, когда в Москве уже наступило 9 мая. Но это только часть правды. Это принципиальный вопрос на уровне национального сознания: кого в наших краях считать победителем и кого побеждённым?
Итак, 8 мая отмечают на Западе как День примирения и памяти о всех павших во Второй Мировой войне, а в СССР 9 мая — это День Победы советского народа в Великой Отечественной войне. Даже в самих официальных названиях заложено важнейшее противоречие, обусловленное разным пониманием происходивших в прошлом веке событий. Для Европы то, что происходило на континенте, начиная с Гражданской войны в Испании, являлось формой губительной внутрицивилизационной усобицы. Грандиозной по масштабам, невероятно кровавой битвы давно знакомых друг другу и как бы «цивилизованных» народов общей европейской культуры. Причём, часть «цивилизованных» (как они себя называли) европейских государств изначально выступили на стороне агрессора. Например, Италия, поддержавшая мятеж Франко в Испании; Англия и Франция, поощрившие раздел Чехословакии; Польша, принимавшая в том разделе самое непосредственное участие.
Стратегической целью гитлеровской Германии было вовсе не истребление европейского населения, но объединение его под немецким скипетром. Третий Рейх был прямым наследником Рейха Второго, созданного Бисмарком железом и кровью. Однако «третья империя» германской нации подразумевала не династическое, а идеологические и экономическое господство немцев на континенте, а потом уже и в мире. Потому немецкие репрессии в Западной Европе не приобретали характер тотального истребления населения (за исключением евреев, цыган и коммунистов). Там, где базировались войска, случались эксцессы, характерные для любой оккупации чужеземной военщиной, но в целом сохранялась видимость цивилизованной жизни — часто под непосредственным руководством местной власти (например, в Дании или южной части Франции); исполнялось судопроизводство, работали промышленность и транспорт, наблюдалась даже некоторая жизнь искусства. Страны, официально союзные Гитлеру (скажем, Италия или Финляндия), продолжали жить в рамках своей суверенной внутренней политики. По сути, в конце тридцатых — начале сороковых годов под эгидой гитлеровской Германии был создан прообраз Европейского союза, в котором действовали программы поддержки для менее развитых в экономическом отношении союзников (например, Болгарии), проводились официальные общеевропейские спортивные состязания и осуществлялся интенсивный культурный обмен.
К моменту вторжения в СССР неким исключением из объединённой нацистами «общеевропейской семьи» были только т.н. «Генерал-губернаторство» (останки польского государства), укрывшаяся на своих островах побитая Великобритания и медленно закипающая Югославия (за исключением дружественной Гитлеру Хорватии). Да, существовали отдельные группы сопротивления и были жертвы произвола, но это не являлось системой тотального истребления европейцев. Наоборот, системой стала идеология «единой Европы», цивилизационная «избранность» европейцев (особенно северных) и целая сеть союзов и договоров, объединивших континент вокруг Германии — от официальных союзников Гитлера до внешне нейтральных Швеции и Турции. Кроме немцев, Гитлер привёл за собой на территорию СССР войска практически всей Европы. Либо как участников коалиции — Италии, Венгрии, Румынии, Финляндии, либо отрядов своих младших сателлитов, вроде Хорватии и Словакии, либо дивизий добровольцев из Испании, Франции, Голландии, Бельгии, скандинавских стран и прочих хищников, прельщенных возможной богатой добычей.
Война против СССР была истребительной с самого начала. Тому имелись причины как идеологические, так и экономические. Фашизм и нацизм «избранных наций» изначально яростно противопоставляли себя уравнительному коммунизму, к тому же для нацистской идеологии активное участие евреев в советском государственном строительстве представлялось невыносимой ересью. Но, самое главное, захватчиков манили экономические ресурсы огромной страны (напомню, к тому времени СССР по ряду позиций уже стал второй экономикой мира), а также природные богатства, необходимые для динамичного развития объединённой под руководством немцев Европы. И если на территориях западной и центральной Европы немцы вели себя в относительных «рамках приличия», то сюда они вторглись с целью насильственной колонизации и максимального ослабления «расово-чужого» народа. Отсюда огромный масштаб физического истребления советских военнопленных, чудовищные по размаху репрессии против мирных граждан, организация на оккупированных территориях искусственного голода зимой 1941-1942 годов.
К слову сказать, на территориях, которые немцы считали лояльными (давно германизированной Прибалтики и бывшей австрийской Галиции), оккупанты, стараясь заручиться поддержкой местного населения, вели себя иначе. Из числа местных националистов формировались вооружённые соединения, национал-активисты использовались в оккупационной администрации и (в случае с Украиной) делегировались на недостаточно покорные оккупантам восточные территории — в качестве полицаев, агентов гестапо и штатных пропагандистов, активно восхвалявших «долгожданное вхождение Украины в общеевропейскую семью народов». Естественно, разгром гитлеровского многонационального нашествия стал крахом надежд и этих «интеграторов».
Но то, что для «цивилизованных европейцев» (а вторглись их многие миллионы) стало концом мечты о колонизации и дешевых рабах, для нас является праздником спасения от порабощения и физического истребления. Во многом память и скорбь европейцев — это память о досадной междоусобице, печальном недоразумении между людьми одной цивилизации. Кстати, очень быстро нормализовавшими межгосударственные отношения (как, например, Франция и Германия). Во всем оказался виноват не жадный и высокомерный европейский обыватель, а проигравший войну маньяк Гитлер. Непонятно только, как маньяк оказался во главе целого континента?
Вполне естественно, что жители Европы неохотно и с печалью вспоминают, какой катастрофой для них закончилась та давняя общеевропейская стройка. А вот наши чрезмерно европеизированные земляки должны понимать, что пересмотр итогов войны (с триумфальной победой одной стороны и безоговорочной капитуляцией другой в ночь на 9 мая 1945 года) обязательно приведёт к ревизии результатов Великой Отечественной, включая территориальные потери государства. Невозможно одновременно сбрасывать с пьедестала памятники победителям и считать неприкосновенными их завоевания.
