- Эдуард Вениаминович, расскажите о том, что вас связывает с Донбассом.
— Я был на Донбассе уже в 1946 году (Лимонов 1943 года рождения — авт.). В Ворошиловграде (ныне — Луганск) мой папа какие-то свои военные дела решал. Сохранившихся зданий в городе тогда было мало. Помню кабинет отца, а за занавеской мы с матерью сидим на кроватях. Помню солдат.
Я не родился в Луганске, но фактически получаюсь старым луганчанином. Мы с родителями вообще поколесили по Донбассу, а потом осели уже в Харькове.
У меня отец родился в Воронежской области, в городе Боброве. Туда от Воронежа еще 100 километров пилить в южном направлении. Я не знаю, сколько там до границы с Луганской областью. Я туда недавно ездил. Из Москвы выехали — дожди, холод, приехали туда — а люди там ходят в майках. Маленький городок, 19 000 жителей, абсолютно российский город, безработицы нет. Какой-то там завод, масло делают, хлеб пекут, очень мне там понравилось. Я, кстати, вообще там никогда до этого не был.
Отец мой там в 1918 году родился, я какие-то документы в этом городе пытался найти. Там все себя называют донскими казаками. У них фамилии заканчиваются на «-енко». Свое происхождение они, скорее всего, ведут от Запорожской Сечи.
- Я вот помню, где-то года три назад, до всех этих событий, вы опубликовали свое стихотворение об Украине, в котором перечисляли украинских исторических героев, которые вам нравились…
— Там даже не герои, там… Там дело не в героях, а в том, что оно совершенно неожиданно начинается. Стихотворение-то было написано задолго до всех этих событий. Вот такая строчка в нем была: «Там, под кровавыми облаками, Киев лежит багров».
Откуда это? Вот уж поистине, Господь посылает такие вещи. Ночью встаешь, что-то записал, нацарапал, потом написал все стихотворение до конца. «…Киев лежит багров». И меня еще тогда об этой строчке спрашивали: а о чем вы написали? А я не знаю, написал и написал.
- Я вспомнил об этом стихотворении вот почему. Вы его опубликовали у себя в ФБ, а я в комментарии упрекнул вас, что когда вы пишете о Махно, то речь нужно вести не об Украине, а о Новороссии, потому что то, что называют Юго-Востоком Украины, на самом деле, Новороссия, которая все же отличается от Центральной и Западной Украины. Я вас упрекнул за то, что вы не в курсе этого. Помню, то ли вы, то ли тот, кто отвечает за ваш аккаунт в ФБ, меня даже забанили за этот упрек. Поэтому вопрос: когда в ваши политико-географические представления об этой части света вошло понятие Новороссия?
— Подождите, я жил в Советском Союзе. Большую часть своей жизни прожил в Советском Союзе. Для нас никакого Киева не существовало. Харьков относился с огромным презрением к Киеву. Люди ведь показатель отношения к тому или иному городу. Вот молодые люди куда уезжают, если есть, куда ехать? Во Франции они едут в Париж, а в России — в Москву.
В Советском Союзе они ехали в Москву или в Петербург, а не в Киев, в Киев никто не ехал. Поэтому проблемы такой не было что-то делить — на Новороссию и Украину. Никто не воспринимал Украину как нечто отдельное. Это была просто административная единица.
В Харькове нас после второго класса стали учить украинскому, за что я очень благодарен, потому что вообще знание языков развивает. И у меня, например, была пятерка по украинскому языку и украинской литературе, и тройка по русской литературе. Вот такие парадоксы. И я и сейчас знаю в полном совершенстве украинский язык и литературу, нас же заставляли все это учить.
А украинская проблема возникла уже позже. До этого же было все равно, где ты жил в СССР — в Воронежской области, Харьковской или Луганской.
- А все-таки когда вы впервые услышали о Новороссии? Это слово когда впервые услышали? Новороссия стала для вас открытием?
— Я много читал, и многое знал обо всем об этом, у меня не было никаких открытий, тем более, что я жил в Харькове, интеллектуальном городе, на три головы выше Киева, и просто гордящимся своей интеллектуальностью. В городе было огромное количество ВУЗов и научно-исследовательских институтов, каких-то академий бронетанковых войск и так далее.
Я еще в 60-х годах, будучи простым рабочим, поехал в отпуск в Киев, и он мне не понравился. Помню, что киевляне были все какие-то медленные, еле все двигались, зады у всех здоровые. Какой-то Киев был весь закормленный и второстепенный.
А в Харькове вообще надо было ходить целый день, чтобы услышать украинскую речь. Я вот жил в Салтовском поселке, а дальше шел Старый Салтов. Вот в Старом Салтове селяне и говорили по-украински, не очень этот язык, правда, был украинским, это был скорее полусуржик. А в городах народ стеснялся говорить по-украински. Проблема с языком возникла только после 1991 года.
- Раньше до евромайдана мы все думали, что столицей Новороссии будет Харьков, действительно самый крупный интеллектуальный центр этого края. Были уверены, что именно Харьков станет в авангарде Русской весны. И действительно, демонстрации там весной 2014 года были многочисленнее, чем в Донецке и Луганске, но Русская весна в Харькове проиграла. Почему же у донецких и луганских получилось, а у харьковских нет? Эдуард Вениаминович, вы сами, как ветеран уличных движей, согласны с тем, что надо было действовать в Харькове жестче?
— У меня был ответ на этот вопрос, я его повторю. Дело в том, что у простых ребят расстояние, собственно говоря, от спускового крючка до сердца, или от кулака до сердца, самый короткий. А вот Харьков, на мой взгляд, как раз и сгубил такой вот интеллектуализм, рефлексия, надо было быть решительнее.
Есть моменты, когда вот ты видишь, как Путин недавно сказал: если драка неизбежна — бей первым. У нас, в Салтовском поселке, была именно такая философия. Им надо было быстрее поворачиваться, и быть намного решительнее. Возможно, боевого и решительного лидера в Харькове не оказалось. Но мне кажется, что основное вот это — харьковчане были излишне закомплексованными интеллигентами. Интеллигентный человек долго думает, прежде чем, что называется, врезать.
- Я читал ваши романы из харьковского цикла, Вы ведь и сами были в молодости рабочим.
— Чем горжусь очень сильно. Практически на самых основных харьковских заводах работал, причем не так, как Никита Сергеевич, восемь месяцев в шахте якобы. Я работал долго, в литейном цеху, практически год и восемь месяцев я проработал на заводе «Серп и молот», потом его разрушили. Вьетнамцы купили, а я как раз в это время в Харькове был. Железная груша разрушала заводские строения. У меня даже слезы на глазах выступили. Я страшно переживал, потому что столько прожито.
- Донецк был более пролетарским городом, чем Харьков, поэтому там было меньше всех этих интеллигентских рефлексий.
— Я думаю, в этом трагедия была больших русских городов Харькова и Одессы. Помню, видел видео, когда туристов из Киева, приехавших в Луганск, стали просто бить без всяких рефлексий. Вот эта съемка мне просто сердце радовала, потому что я знаю, как это происходит, как это начинается, как это должно быть. Я думаю, вот это как раз то, что надо!
А в Харькове и Одессе просто постояли, потолкались, не получилось у них. Но все равно неизбежно Харьков отойдет от Украины. Я думаю, и Одесса, в конце концов, отойдет. Есть такие вещи, которые не остановить. Потому что не могут чуждые элементы жить вместе. Я считаю, что только где-то девять областей вокруг Киева могут претендовать на то, чтобы называться Украиной, а вся остальная территория от нее отойдет.
- Центральная и западная Украина.
— И даже Западная не особо. А все остальное — колонии Киева, которые были добыты не им самим. Киев и Украина, как жена олигарха, когда уходит от него, берет с собой его миллиарды. То есть, Украина просто захватила эти территории, когда вышла из СССР. А ведь все это было добыто СССР. А наши дебилы, дебилы в Москве, даже не сказали: слушайте, оставьте нам наше имущество и идите себе. Они не только прихватили наше, российское наследие, но и польское — Галичину, и румынское — Буковину.
Я за то, чтобы эти колонии у Украины отобрать. И после этого «хай живе» счастливая и довольная. Вот это будет справедливо. А утверждать, что Украины нет, это чепуха, это не исторично и глупо. Есть вот то ядро, о котором я сказал. На Украине будет миллионов 20 жить, и хватит, это будет европейская страна средних размеров.
- Эдуард Вениаминович, я правильно понимаю, что для вас Киев — это украинский, а не русский город?
— Ну, как сказать…
- Нужно нам «отжать» Киев или не нужно?
— Не надо мечтать, просто я реалист. Простые вещи всегда лучше, простые вещи удаются всегда. Вообще России надо воевать, и сейчас еще не поздно сказать, что мы там защищаем русскоязычное население, это всем понятно, а так ничего не понятно, поди объясни.
Надо сказать, что мы защищаем русскоязычное население, смотрите, перепись 2013 года, Донецкая область, 94,6% назвали своим родным языком русский. Луганская — 89% с запятой, есть точные данные. Чего изобретать велосипед? Все. Я вообще сказал, нужно людей не по паспорту, а по родному языку идентифицировать. Радистка Кэт, рожая, кричит по-русски. Те, кто воюет за Украину, что, на фронте по-украински кричат?
Это, конечно, не война между русскими и украинцами, это понятно. Это война возбужденного небольшого галичанского этноса, который действительно находится в состоянии пассионарности. Потом, у них же живая традиция, идущая от Бандеры, это же все происходило в пятидесятые годы, у них же есть «диды», которых они помнят.
Я вот помню товарищей моего отца, которых в гробах доставляли оттуда, с Западной Украины. Моя мать молила Бога, чтобы отца туда не послали, и его туда не послали. Целый курс училища, где он учился, всех выкосили на этой войне.
Плюс, это все-таки восстание этноса, который одновременно заполучил к себе не принадлежащие ему территории, использовав обманку советского административного деления. Я говорю, это Украинская империя, которая ушла из России, как небольшая, европейского размера империя…
В Европе сейчас нет примеров удачных мультикультурных образований, а Украина вдруг сваливается на нее со своими этими румынами, венграми, польскими территориями, откуда поляки бежали во время знаменитой резни на Волыни. Эта страшная история была не так уж и давно. И, конечно, все-таки это не война русских и украинцев, это понятно всем.
- Вы настаиваете на том, что есть девять областей вокруг Киева, которые трогать России не нужно.
— Ну, приблизительно.
- Мы же ведь пришли к выводу, что это русско-русская война, а не русско-украинская. В Киеве, в котором я прожил 29 лет, и могу свидетельствовать, что там живут русские люди, ментально не отличающиеся от москвичей…
— Можно я скажу одной фразой. Все просто. Смотри, Белград строили австрийцы, это австро-венгерский город. Все движется, ничто не стоит на одном месте. Киев превратили в украинскую столицу, за какое-то количество времени, он еще не был таковым, например, когда я побывал в нем в 1964 году молодым рабочим.
Я бродил по киевским улицам, он еще не был украинским, а сейчас его спешно в него превратили. Есть знаменитая провинция Эльзас-Лотарингия. Она за столетие 6 раз меняла подданство. В Страсбурге, столице Эльзаса, есть кварталы, которые называются Старая Франция, хотя какая там Старая Франция, если это была старая Германия. Там старики говорят на старогерманском диалекте.
Я почему как пример Эльзас-Лотарингию привожу? Просто хочу сказать, что ничего не стоит на месте — Киев сделали таким, каким он есть сейчас. Другой вопрос, станет ли он чем-то иным, нам это не ведомо. Будет ли он снова русским городом? Ничего, одно поколение и будет русским…
- Вы довольны, Эдуард Вениаминович, политикой России по отношению к Донбассу, к Новороссии?
— Было хуже, конечно, но сейчас все-таки сделан какой-то задел, провели блистательную операцию в Крыму, чего я, конечно, не ожидал от наших войск, абсолютно. Ну, как вы знаете, были…
- Ваш однопартиец Сергей Фомченков, который первый в Севастополе…
— Первый пытался что-то сделать, хотя бы символически. Имею в виду знаменитый захват башни моряков в Севастополе в 1999 году. Все считали, что они сумасшедшие, психи, но это народу подняло дух. Я помню там, в Севастополе, это все звучало очень сильно. Хотя мы не преследовали какие-то…
15 человек впервые провели такую акцию в городе. Севастополь — русский город, два часа их брали, потому что они изнутри заперлись. Потом в России сделали, как вы помните, фильм, о том, как Крым шел в Россию, но ничего об этих ребятах там нет, и нет там моего старого друга, ныне покойного, Круглова, который в Севастополе все эти митинги у Нахимова организовывал десятилетиями, и орал «Уберите эту желто-блакитную тряпку!». Он вояка, военный, старый писатель. Его не вспомнили.
Пусть и поздно, но Крым взяли, блестяще, эту будут изучать в учебниках. Донбасское восстание, как Запад думает, конечно, никакой не Путин начал, вон Павел Губарев это знает это. И мы все это знаем безо всяких сомнений.
У России, правда, сейчас нет решимости порвать совсем эту пуповину, соединяющую нас с Западом. У российского руководства есть обида на Соединенные Штаты, то ли как на родственника, то ли как на бросившего мужа жену. Может, у президента хватит решимости разорвать эту пуповину, а, может, это сделает кто-то другой. Но вот задел уже в этом направлении сделан, уже назад не вернешься, не дадут.
Теперь второе добавление России надо сделать, чтобы в Киеве сидела пророссийская власть, потому что они нас не оставят в покое. Неразумно всех делать русскими на Украине, смысла нет, я думаю, надо на первое время, может быть, оставить их, если говорить о серьезных стратегических задачах на Украине, но нужно пророссийское правительство в Киеве обязательно, иначе они будут постоянным источником огромных проблем для нас, постоянным. Это абсолютно точно. И конечно, отобрать «колонии».
- Эдуард Вениаминович, каково ваше отношение к сирийской операции России? Многие ее критикуют за то, что, мол, не закончили начатое в Новороссии, а уже в Сирию полезли, причем, в войну, которая чужда русскому народу.
— Сразу вкратце отвечу — мне даже не кажется, что это был такой способ выскочить из донецкой ситуации, отправившись туда, в Сирию, потому что в моральном смысле никакого сейчас упрека не может быть. Этот блистательный маневр был для того, чтобы вернуться в так называемое мировое сообщество.
Потому что, получается, они поставили весь мир в ситуацию, когда вот, скажем, горит дом в деревне, а самый дальний сосед, там, на севере деревни, живет, приехал на пожар не только с ведрами, а и с ребятами, с топорами, с баграми, и тушит его. Его не любят, но кто скажет «иди нафиг отсюда»? Никто же не скажет, потому что надо ведь пожар затушить. И вот он поставил всех в такую ситуацию.
Никто, конечно, Донбасс не сдаст, но то, что происходит там, конечно, мне совершенно как нож острый по сердцу. Остановили революцию, стали так или иначе выдавливать, убирать пассионарные элементы. Понятно, всякая революция убивает своих детей. Но подождите, пусть она хотя бы свершится, тогда пусть убивает, исторический процесс — убивает своих детей. А так, вы детей сейчас убьете, а защищать ее, она даже не закончилась, некому будет.
Нам говорят, что там, в Донбассе, вольница… Ну а кто ожидает от подобного исторического момента появления каких-то светлых ангелов, и ангелы нафиг там не нужны, нужны черти. И поэтому это очень неразумно наводить сразу этот российский, петровский строй — всех хватать за бороду, голову отрубать. Это не надо.
- Смотрите, если бы не порубили головы сейчас, то от всех этих «отжимов», анархистско-бандитских группировок и прочего беспредела Донбасс бы просто сбежал.
— Он и так во многом сбежал, и сбежал в Россию, которая должна была никого не пускать. Я на каком-то этапе написал, что ребята, что вы делаете, закройте границы с ДНР и ЛНР, не выпускайте оттуда людей в Россию. А то мобилизация. Мобилизация — это насильственное деяние, а вы там… он не хочет, его отпускают, пускай едет в Россию. Вот такие бугаи — я видел на Лайф Ньюз — едут в Россию. В Россию надо было их не пускать. Добровольцы идут сами, их не надо зазывать, они идут, и даже едут из других мест. А все остальное, мобилизация — это именно насилие определенное.
- В двухтысячном году вы были арестованы на Алтае, потому что готовили экспедиционный корпус по вторжению…
— В 2001, в апреле.
- В 2001, извините. Значит, тогда вы готовили экспедиционный корпус, вторжение в Северный Казахстан…
— Мы создавали эффективное вооружение формирование.
- Почему через 15 лет вы не захотели то же самое сделать, когда началась война в Донбассе? Хотя ваши парни, я знаю, там воюют. Вот тот же Фомченков возглавляет ваш экспедиционный национал-большевистский корпус в ЛНР, насколько я знаю. С чем связано то, что вы не отправились в Донбасс воевать? Потому что прошли через тюрьму, или потому что здесь, в России, есть, чем заниматься?
— Я уже из тюрьмы вышел, мне было 60 лет. Я собирался вообще перебраться в Донбасс, в декабре 2014 года.
- Перебраться в Донбасс? Расскажите об этом!
— В декабре 2014 года, когда я туда прибыл, я открыл для себя неприятные вещи, что люди, которых я туда послал, не справились с задачей. Я больше не хочу об этом говорить, но просто поверьте мне, что это так. Когда человек не справился, это не значит, что он предал, имеется в виду, что ноша оказалась слишком большой для ряда людей, вот и все.
- То есть, нужно было большой отряд создавать, вы это имеете в виду?
— Нам не давали создавать. Мы пытались создать отряды и в Луганской области, и чуть позже — в Донецкой. Но как только наши подразделения приблизительно достигали состава роты, то немедленно их отправляли в разные места.
Так вот люди, которых я послал, не справились с этим ни весной, ни летом, прозевали, про…ли, и так далее. Это чисто есть не предательство, а это просто неспособность, и очевидная неталантливость, неоперативность. А мне чего терять, я совершенно ничего не теряю.
Мы сразу стали участвовать и в военных действиях, и создали Интербригады, чтобы не ограничиваться только своими партийными активистами. По линии Интербригад мы свыше 1500 человек туда переправили. Но в Донбассе власти не давали создать достаточно крупное подразделение с нашими командирами.
Как только у нас на глаз собиралась примерно рота, то приезжали люди и всех наших разбрасывали по разным подразделениям. Вот был случай, когда из Донецка наших людей на автобусах увезли на Дебальцево. И сейчас у нас тоже там люди есть до сих пор, и достаточно много людей. Многие сильно разочарованы. Но многие из тех, кто уехал из Донбасса, обязательно вернутся, если будет надо.
Нам активно никто не противостоял нашему желанию умирать за донбасские республики. У нас двое нацболов погибло там. Один парень ногу потерял. Еще один ходит с осколком в голове. У другого рука не работает, тяжело раненых тоже десятка полтора. К тому же нам не дали создать партийную организацию, последняя история, из которой нас вытаскивал Пургин, в мае 2015 года. Наших пятерых активистов в Донецке МГБ посадила на подвал и закрыла наш офис на улице Артема.
Мы ни на что не претендовали. Нас обвиняли в том, что мы учимся в Донбассе воевать, чтобы потом вернуться в Россию и свергнуть существующий режим. Все это не так. Мы в Донбасс пошли, откровенно говоря, именно потому, что у нас здесь не было возможности политической активности, и мы думали, что там мы сможем это делать.
- Вы никогда не высказывались, я вот, во всяком случае, не читал, по поводу личности Стрелкова.
— Ну я намеренно не высказываюсь.
- А почему? Выскажитесь сейчас!
— Нет, потому что возможно это будут люди, с которыми придется работать, зачем же какие-то мнения высказывать. Он очень популярен. Кстати, у меня такая огромная мечта, а мне и лет немало сегодня.
- Да вы еще молодой, семьдесят третий год.
— А я хотел бы в Харьков вернуться. Вернуться! Я не собираюсь быть городским головой Харькова или еще кем-то. Я бы просто хотел бы отвоевать его для моей страны, поучаствовать в этом, и после этого круг бы замкнулся для меня.
Я уехал из Харькова в 1967 году, там я бегал мелким по всем кладбищам, потом на заводах работал, никуда от этого города не денешься. Харьков нужен всем. И вообще, я рад, что те идеи, которые я лично высказывал еще 25 лет назад, сейчас становятся достоянием масс, и людям это нравится. И я себе говорю, что все было правильно, правильным путем шли, и все будет правильно.
Беседовал Александр Чаленко
