- Александр Сергеевич, я заметил, что московская патриотическая интеллигенция всегда транслирует миф о Ходаковском, как о человеке, который спит и видит, чтобы сдать Донецк и Новороссию Украине. И когда начинаешь у них спрашивать, почему они так решили, то в ответ слышишь рассказ о том, что как вы специально 26 мая 2014 года завели российских добровольцев и чеченцев в засаду в донецком аэропорту, чтобы они, во-первых, были там перебиты, а, во-вторых, у других добровольцев из России не было бы больше никакого желания ехать воевать за русское дело в Новороссию. Так все-таки, давайте, еще раз обсудим, что же там тогда произошло?
— Я об этом уже неоднократно говорил, давайте, еще раз повторюсь, но вот на чем сделаю акцент. На следующий день после боя, 27 мая, мы, те, кто остался тогда в живых, собрались утром. Там были и чеченцы (их тогда прибыло порядка 30 человек), и россияне. Мы обсуждали друг с другом, почему так все произошло.
Мне стало понятно, что реакция на эти события россиян не такая, как у местных, которые до сих пор еще служат под моим началом, и которые не лишили меня своего доверия. Просто местные не были такими подозрительными, как россияне. Мы не искали причин этой трагедии там, где их не было. Мы не были столь подозрительны друг к другу. Мы изначально испытывали друг к другу доверие. Полагались на слово, которое тебе дал твой товарищ. Такой вот был у нас принцип.
Но у россиян был несколько другой опыт — специфический опыт чеченских войн. Именно из среды воевавших в Чечне и приехало тогда большинство российских добровольцев в Донбасс. Они принесли сюда к нам не только свой нужный военный опыт, но и вот этот ненужные тут недоверие и подозрительность.
Поэтому когда до меня дошли первые слухи о том, что Ходаковский специально завел людей на убой в аэропорт, то я был в состоянии легкого охренения. Я просто не мог подумать, что нас, людей, которые совершенно искренне и честно вышли с оружием в руках за правое дело, могут обвинить в таких темных и подлых вещах. Это для меня стало серьезной новостью и серьезным уроком.
- А как все было на самом деле?
— У меня не было оснований считать, что мы быстро зачистим донецкий аэропорт. Я трезво оценивал наши возможности. Поэтому мы вынуждены были искать варианты, которые бы нам позволили лучше решить задачу взятия под контроль аэропорта. При этом мы решали и другой вопрос: как сделать так, чтобы понести как можно меньше потерь.
В конце концов, у нас появилась такая возможность, и мы ею воспользовались. Этому есть живые свидетели, которые своими глазами видели, что тогда происходило. Кстати, они сидят тут, в соседних кабинетах (в Совете безопасности ДНР — прим. ред.).
Так вот, мы спокойно, безболезненно, абсолютно без всяких проблем проникли в заранее определенные сектора и накопились там, разместили снайперов, оборудовали огневые точки, расставили пулеметы. Причем, там были не только российские добровольцы, но и ребята из моего подразделения «Восток». Российских добровольцев привлекли только потому, что нам казалось, у них опыта побольше, чем у нас, для удержания такого объекта.
Все прошло абсолютно спокойно: руководитель службы безопасности аэропорта отзвонился, сказал, что они прекращают работу аэропорта в связи с тем, что на его территории находятся несанкционированные вооруженные подразделения. Через какое-то время новый терминал оказался полностью под нашим контролем. Украинские военнослужащие были в растерянности, потому что поняли, что уже не управляют ситуацией.
А накануне вечером, как только мы вошли в аэропорт, у нас произошел контакт с командованием той группы, которая там находилась. Мы им объяснили, чем будем заниматься в аэропорту. Сказали, что не несем для них никакой угрозы. Они и мы понимали, что мы понесем потери, если попытаемся выдворить украинцев силовым способом, что собственно и происходило потом последние несколько месяцев, пока шла зачистка аэропорта.
Контроль над взлетной полосой нам нужен был тогда для того, чтобы без нашей санкции ни один борт не смог сесть. У нас достаточно было средств для этого: огнеметы и гранатометы. С их помощью мы создали бы угрозу любому самолету, который хочет приземлиться.
И мы решили эту задачу, но события, к сожалению, начали разворачиваться по самому неблагоприятному сценарию: военные украинские самолеты предприняли обстрел аэропорта. После этого я со своими сотрудниками поехал в аэропорт. Бородая, который также был вместе с нами, оставил, не доезжая аэропорта, а сам пошел туда пешком.
Вышел на наши позиции. Внутрь аэропорта не попал. В это время по нам уже работали снайперы. Я постоянно созванивался с теми из наших, кто в это время находился внутри аэропорта, сообщал им, что мы находимся рядом, контролируем дорогу, которая ведет в аэропорт. Наши сидели внутри спокойно, не нервничали и ждали удобного момента, чтобы выйти оттуда.
В итоге, за весь восьмичасовой бой там, в аэропорту, мы потеряли всего четверых бойцов. Представьте себе, стеклянную коробку аэропорта, которая целый день обстреливается вертолетами и самолетами, и за весь день всего 4 «двухсотых». Раненых было тоже небольшое количество.
Ребята спустились на самый нижний уровень терминала в район лентопротяжки для выдачи багажа. Когда их бомбили с самолетов, они там чувствовали себя спокойно и безопасно. Недавно, когда об этом вспоминали, один осетин, который тогда находился внутри, рассказывал, как себя вел тогда один из его земляков. Тот с автоматом на плече ходил совершенно спокойно по помещению, пожевывая бутерброд, и говорил, что нормально себя тут чувствует, поэтому зачем им отсюда уходить?!
Для тех, кто оставался внутри, был только один вопрос: уходить с наступлением темноты или нет. Решили, что уйдут ночью. К этому времени на Киевском проспекте по дороге из аэропорта в Донецк в районе Путиловского моста на случай прорыва украинцев быстро оборудовали блокпост. Посреди дороги поставили КамАЗы с песком.
Бородай попросил меня пропускать через блокпост те или иные вооруженные группы нам в помощь. Я ему отвечал, что не вижу в этом никакой необходимости, за исключением расчетов, у которых есть ПЗРК, потому что другие подкрепления не изменят ситуацию. В аэропорту в то время работала авиация, снайпера, и любые, предложенные нам Бородаем подкрепления от Русской православной армии и еще порядка четырех групп, нам были не нужны.
Однако мой запрет на посылку нам подкреплений игнорировался. Поэтому мне пришлось выяснять позывные командиров тех подразделений, которые подходят к нам, вступать с ними в контакт и сообщать, где находится наш временный штаб, куда они могут прибывать.
К сожалению, никто из них не прибыл, кроме Захарченко. Александр к нам прошел через кладбище и Иверский монастырь, мимо вышки управления полетами и через пару часов вышел на меня. Остальные же командиры бродили непонятно где. Об их маршруте передвижения я не имел никакого понятия, потому что был озабочен в этот момент решением других задач.
Нас к этому моменту уже сильно стали накрывать минами. Стреляли из «Василька». Мы отходили по четыре человека с каждой стороны дороги. Жались к деревьям, чтобы нас не смог обстреливать снайпер. К тому же от мин нас защищали верхушки деревьев. Мины, инициировались о ветки, и там разрывались. Мы были на правой стороне дороги, нам было легче. А ребята на левой стороне находились под постоянным обстрелом.
Мы, несмотря на обстрелы, все время думали, как обеспечить ребятам в аэропорту проход. КамАЗ, который вывозил наших раненых, был подбит буквально в десятках метров от старого терминала.
- А кем?
— Снайперами. Из простреленного бака вытекала солярка, и я пытался подобраться к ней и поджечь, чтобы КамАЗ воспламенился. Благодаря дыму можно было бы прикрыть отход бойцов. Но солярка плохо горит. К тому же пошел дождь и затушил даже то, что успели поджечь.
В итоге мне позвонил Бородай, сообщил, что бойцы будут выходить из аэропорта через пять минут. Кто дал им команду на выход, я не знаю. Напомню, что мы ранее определились, что выходить они будут, когда стемнеет. Так было проще, потому что снайперам тяжелее работать в темноте.
И вот теперь я узнаю, что через 5 минут они будут выходить. По рации я подтвердил, что мы контролируем пути отхода. Как мне потом рассказал замкомандира бригады «Восток» по боевой подготовке, определились отходить следующим образом: те, кто был ранен, поедут в КамАЗах, в них же повезут убитых, а все остальные бойцы будут выходить через зеленку, и через гаражи. Выйдут через поселок Октябрьский и пешком пойдут в направлении центра, где мы обозначили место сбора.
В итоге, когда они начали выходить, кто-то запаниковал, и ополченцы начали набиваться в кузова КамАЗов. Через полторы минуты — обе машины были забиты полностью и стали выезжать. Во время езды ополченцы, которые сидели внутри КамАЗов, начали стрелять в разные стороны. Причем, с момента старта и вплоть до того момента, пока их не расстреляли.
Бородай потом рассказывал, что якобы в эфире кто-то пустил информацию о том, что через пять минут правосеки будут тут прорываться. Я не думаю, что это сыграло существенную роль. Просто у кого-то не выдержали нервы, ведь по всему пути следования были размещены какие-то засадные группы правосеков, которые постоянно провоцировали ополченцев.
Когда машины выехали со стрелявшими во все стороны бойцами и подъехали к нашим засадным группам, то наши открыли по машинам огонь. Началась перестрелка. Один КамАЗ был расстрелян еще на улице Взлетной, а второй сумел дотянуть до Путиловского моста и там его уже добили.
Последние бойцы, которые вышли из терминала, ушли спокойно пешком. Никто из них не погиб. Только один умер от сердечного приступа. Просто не выдержал стресса. Когда мы уже в темноте вышли на наш блокпост, один из моих подчиненных — командир взвода — задал мне вопрос: а как так получилось, что мы стреляли по своим? Я даже не понял, о чем он спрашивает, мы же по своим не стреляли!
Не меньше половины тех, кто был в аэропорту, были из «Востока». Все они выжили, у меня в «Востоке» и остались. Никто из них даже мысли не допускал, что их отправили в аэропорт на заклание, что их использовали. Они знают меня, мне верят и продолжают служить.
В интерпретации тех трагических событий просто сработала, как я уже говорил ранее, недоверие со стороны россиян. Плюс к этому эти люди часто присовокупляли совершенно бредовую ахинею, что вот, мол, Ходаковский эсбеушник, поэтому это была эсбеушная операция по уничтожению российских добровольцев. Ну, вот как я могу доказать этим людям обратное. Ведь каждый верит в то, во что он хочет верить.
- Я понял. Скажите, а почему именно Стрелков, а не вы стали министром обороны ДНР?
— Потому что Стрелков первым в Славянске вступил в вооруженную борьбу с украинцами. А я в тот момент, когда он стал министром обороны, был назначен министром госбезопасности. Хотя мне мое назначение казалось гротеском. Ведь у нас еще к тому времени не была выстроена оборона, в любой момент в Донецк могли войти украинские танки и разнести в пух и прах все наши баррикады, а мы в это время начинаем формировать подразделение госбезопасности. Чем оно должно было бы заниматься? Искать инакомыслящих, что ли? Мне это казалось чем-то диким и бессмысленным.
Поэтому я на своего зама переложил вопросы организации министерства, а сам начал заниматься вопросами выстраивания обороны Донецка, занятия нужных для обороны рубежей и созданием тогда еще батальона (а не бригады) «Восток», бойцы которого и сейчас находятся на передовой.
Я тогда не видел смысла ни в одном министерстве и ведомстве, потому что понимал, что их сотрудники сразу же разбегутся при первом же сообщении о прорыве украинских танков, идущих к центру Донецка.
- Многие стрелковские «евангелисты» типа Эль-Несмияна и Colonel Рожина, а также близкого летом 2014 года к Стрелкову философа-традиционалиста Александра Дугина объясняли московским патриотическим диванным барабашкам, почему полковнику Гиркину пришлось так срочно сдать Славянск и прибыть в Донецк. Мол, Игорь Иванович торопился, чтобы не дать ахметовскому наймиту и эсбеушнику Ходаковскому сдать столицу Донбасса укропам. Стрелков, когда я у него брал интервью, сказал, что лично ничего подобного не говорил, но когда он, по его словам, прибыл в Донецк, все говорило о том, что город, мол, готовили к сдаче. К тому же там был еще и «киевский мэр» Лукьянченко, и украинская милиция, и город не был подготовлен к обороне, и вообще «Восток» Ходаковского и «Оплот» Захарченко не воевали. Так что, хотели вы сдать Донецк или нет?
— Ну, конечно… Могу вам твердо сказать, что Донецк сдавать никто не собирался. Это однозначно. И Стрелков в оценке тогдашней ситуации в Донецке в чем-то прав, а в чем-то нет. Между нами разница в подходах. Он был человеком, который прибыл с конкретной военной задачей.
А у нас, тех, кто руководил тогда в Донецке вооруженным сопротивлением киевской хунте, помимо военной задачи стояла и задача сохранения функционирования учреждений и ведомств, которые отвечали за жизнеобеспечения города. Мы не ставили себе задачу все разрушить до основания.
Пока Стрелков воевал в Славянске, мы тут, в Донецке успели сформировать боеспособные формирования. Что касается «украинской милиции», то ее тут практически не было — она уже почти вся перебазировалась в Мариуполь. У нас на тот момент в городе находилось около 2000 украинских силовиков. Около 400 или 500 из этих военнослужащих базировались в военной части на улице Щорса. Были также подразделения на заводе химреактивов.
Здесь было достаточное количество враждебных нам сил. Мы поступательно, шаг за шагом, выдавливали их из города. Мы тогда понимали, что расклад сил был не в нашу пользу, и если мы сейчас спровоцируем части украинской армии, то, скорее всего, нас задавят. Поэтому мы действовали аккуратно и, по мере возможностей, филигранно.
В одной части внутренних войск было порядка 800 человек, а мы с Александром Захарченко смогли собрать для ее штурма 400 человек. При этом надо учитывать, что ополченцы были плохо обучены, оружия было мало — у кого-то карабин, а у кого-то вообще ничего не было. А у противника и автоматы, и зенитные установки, и все, что хотите. Поэтому мы, чтобы разоружить украинские воинские формирования, изощрялись, как могли. И потихонечку выдавили их из Донецка.
Сначала мы впятером захватили командира восточного территориального командования полковника Лебедя. Я и четверо альфовцев из моего подразделения выследили и устроили засаду на Лебедя на улице Университетской. Полковник Лебедь руководил и донецкими, и луганскими, и харьковскими частями украинских внутренних войск. По сути, таким образом мы лишили эти части командования.
К тому же к Лебедю у нас были и личные претензии. Это он учинил бойню в Мариуполе и отдал приказ одному из командиров части внутренних войск раздать карателям из батальона «Азов» все оружие, которое было у него в оружейке.
Когда батальон уходил оттуда 9 мая 2014 года, то они подорвали здание, чтобы скрыть следы преступления. Ни журналы, ни ведомости по выдаче оружия никто не заполнял. Тупо зашли и устроили потом бойню в Мариуполе. Вот за это и несет персональную ответственность Лебедь.
Мы выследили, где он находится, провели мероприятие по его задержанию, локализовали его, потом начали работать с оставшимися командирами. Мы пригласили их к себе и строго настрого их предупредили их: не вздумайте оказывать нам никакого сопротивления.
Они растерялись, так как из Киева в это время не поступало никаких команд. И в это время мы им и объяснили, что потерпим их присутствие некоторое время, чтобы они смогли спокойно убраться из Донецка. Также мы с ними договорились, что они не будут посылать свои подразделения в Славянск, где в это время город защищал Стрелков. Мы вообще достаточно много тогда сделали, чтобы облегчить Стрелкову ситуацию вокруг Славянска.
Я приезжал в Славянск, чтобы провести разъяснительную работу с «Альфой». Там, на военном аэродроме в Краматорске, на тот момент было собрано 240 профессиональных и хорошо обученных альфовцев, которые, естественно, были лучше подготовлены к войне, чем тамошнее ополчение. Примерно столько же человек было собрано из украинского ГРУ. Они готовились к штурму Славянска.
Я тогда по согласованию со Стрелковым привез их в Славянск, чтобы показать насколько хорошо укреплен город, что его штурмовать бесполезно. Стрелков меня попросил только, чтобы я не привозил их в штаб, просто покатал по городу, чтобы альфовцы поняли, насколько все, что они увидят в городе в плане обороны далеко от их представления об антитеррористической операции.
Я провез, показал, что в Славянске есть бронетехника. Объяснил, что когда вы подъедете на своих микроавтобусах, то дальше первой улицы не продвинетесь — мы вас просто спалим. Всё! И после этого вы будете метаться тут, а мы вас будем со всех сторон просто расстреливать и, в конце концов, просто спалим. Альфовцы, выслушав мои аргументы, все взвесили, и верно оценив свои возможности отказались от штурма.
- Когда это было, можете вспомнить?
— Это было, скорее всего, начало июня. Это был самый-самый начальный этап обороны Славянска. В итоге альфовцы и гереушники потом снялись и уехали дня через два-три. Они поняли, что положить в общевойсковой операции цвет украинского спецназа просто безумие и не имеет никакого смысла. Напряженность в вопросе штурма Славянска на тот момент была снята.
После ареста нами Лебедя мы внимательно мониторили ситуацию в воинских частях и действия командиров. Для этого у нас были свои источники в частях. И вот от одного из них мы получили информацию, что из одной воинской части убыла группа спецназа с пятью современными снайперскими комплексами в направлении Славянска. Мы бросились на перехват, но, к сожалению, не успели. Однако это спровоцировало штурм этой воинской части. Это была наша реакция на нарушение ими договоренностей.
Мы тогда, слава Богу, никого не убили, не ранили, захватили эту воинскую часть. Там находился спецназ внутренних войск, донецкий отряд. Ребята сидели уже в готовности. Они не покидали БТР, который там стоял.
Были готовы к штурму, готовы были сразу открывать огонь, но мы достаточно оперативно провели мероприятие. Один из командиров этого спецназа даже сказал, что, слава Богу, наконец-то, русские пришли. Мы из этого спецназа сразу перетянули 28 человек на свою сторону и, таким образом, укомплектовав свое собственное спецподразделение. Забрали все вооружение, которое у них находилось.
После этого в Донецке оставалась одна воинская часть, которая находилась на улице Щорса, часть, которая была на заводе Химреактивов, а также самая многочисленная часть на Боссе. Однако после всех мероприятий, которые мы провели, все эти части вообще были деморализованы.
Те части, которые были с нами на евромайдане и воевали с там с «нациками», мы вообще не воспринимали как врагов. Поэтому командирам мы предлагали разные варианты. В итоге — они собрали все свое оружие и убыли с территории Донецка. Первыми уехали киевляне. Порядка 400 человек. Так мы, в конце концов, за месяц очистили весь Донецк от потенциально враждебных элементов и частей.
- То есть, речи о сдаче города не шло?
— Нет, конечно. Поэтому упреки Стрелкова некорректны. Мы здесь, как он утверждал, не отсиживались. К тому моменту, когда Стрелков оставил Славянск, мы укрепились на позициях под Курахово. Почему? Потому что в тот момент Стрелков удерживал позиции на севере, а там, на Курахово по нашим данным, было сконцентрировано до 500 единиц боевой техники — танки и БТРы. Это было очень опасно.
А у нас на тот момент было немного техники, но, тем не менее, она была. Мы отправляли диверсионные группы, периодически обстреливали украинские блокпосты, уже начинали происходить стычки с ними. Потом, в середине мая украинской нацгвардией была предпринята попытка завладения карловским блокпостом, который мы контролировали. Это сделал, по-моему, «Днепр-1», но мы их отбили. Они отошли, понеся при этом немалые потери.
- То есть, Карловку вы тогда не сдали, да?
— Нет, Карловку мы тогда не сдали. Мы поняли, что уже начинается прощупывание обороны Донецка, и мы решили обустраивать линию обороны вокруг города. Мы по линии населенных пунктов, находившихся рядом с городом, сформировали фланги.
При этом оставался один неприятный момент — донецкий аэропорт, который все-таки удерживался нашими противниками. У них была прямая связь с населенным пунктом Очеретино, через который украинцами производилась ротация в аэропорту. Вот поэтому перед нами встала новая задача — выйти на этот рубеж и отрезать аэропорт от снабжения. Из-за этого у меня и появились претензии к Стрелкову.
Вместо того, чтобы решать, в том числе и эту задачу, он бросил все свои силы, все, что у него было, для удержания дороги, ведущей к границе России. Уже потом, когда я многое стал узнавать, когда у меня стали появляться факты, я понял, что тогда он собирался оставить Донецк и уйти к границе…
- Я хотел бы на этом подробно остановиться. Осенью прошлого года на российском сайте «Актуальные комментарии» появилось большое интервью Александра Бородая, в котором, как громом среди ясного неба, прозвучала информация, что после своего ухода из Славянска Стрелков отдал приказ об эвакуации армии ДНР из Донецка и уходе ее на территорию России. Однако многие командиры, в том числе, вы и Захарченко, категорически отказались выполнять этот позорный приказ. Можете рассказать, как все было?
— Как только Игорь появился в Донецке вместе со своей бригадой, то сразу же автоматически вознамерился уйти на Снежное. Какое-то время он здесь обосновывался, причем части, которые он завел, обосновались не на периферии Донецка, а в самом городе. Они заняли целый ряд учреждений, в частности, СБУ.
Зайдя в Донецк, он открыл, грубо говоря, вход в город, потому что перестал перекрывать направления на Константиновку. Из-за этого мы стали спешно перегруппировываться и занимать новую линию обороны. Южноосетинские добровольцы научили нас строить круговую оборону, уже имея подобный опыт. Мы возвели там большое специальное сооружение.
В этот момент Авдеевка вышла из-под подчинения Стрелкову. Тамошним командиром ополчения был Душман. Мы их усилили всем, чем смогли. Дали дополнительное вооружение, в том числе и пулеметы. Лично я дал им тепловизор. Мы выдвинули наши позиции за Авдеевку, и могли оттуда спокойно мониторить достаточно большой участок трассы со стороны Константиновки.
Плюс отдельно формировалась линия обороны по направлению к Карловке, по направлению к Красноармейску, левее — по направлению к Абакумову, и правее — в направлении Логиново и дальше, чтобы отрезать сообщение от аэропорта. Все, кто командовал теми или иными подразделениями, должны были войти в состав штаба и подчиняться непосредственно Стрелкову.
Можете считать это личными амбициями, а, может, это была обычная интуиция, но я отказался входить в личное подчинение Стрелкова и остался самостоятельным командиром. Из-за этого я заслужил множество упреков в том, что отказываюсь от выстраивания общей стратегии обороны.
Но мне почему-то тогда казалось, что речь о выстраивании этой общей стратегии не шла. Мои офицеры, мои заместители, были на заседаниях стрелковского штаба. При этом там регулярно появлялся и Александр Захарченко, поэтому я хорошо знал об атмосфере, царившей на этих заседаниях.
- И что там была за атмосфера? Что вы поняли о Стрелке, как о министре обороны ДНР?
— Ну, во-первых, Игорь достаточно волюнтаристский товарищ, во-вторых, он мало заботился о выстраивании линии обороны вокруг Донецка. На одном из заседаний штаба из его уст прозвучало заявление, что он не считает перспективным удержание направления на Карловку. Эти его слова подтвердят многие, в том числе и мои офицеры, бывшие там. Потом он дал команду Бесу сняться с правого фланга. Там оборону держал командир с позывным «Север» как раз из этой первой российской группы, которая была потрепана в аэропорту.
- Стоял в Карловке?
— Да. Подразделение Севера взаимодействовало с нашей группой. В один из дней Север сообщил нашим, что получил команду от Беса, который в свою очередь получил ее от Стрелкова, сняться и уйти. Это открывало наши фланги. Я позвонил Бесу, попросил его на сутки, хотя бы на сутки, задержать на позициях своих людей, потому что мне просто нужно было время, чтобы усилить фланги в Карловке.
Но, к сожалению, свободных резервов я не нашел — все наши подразделения были уже задействованы. К тому же мы были уже истощены. Мы так и не сумели укрепиться на левом фланге. Как только подразделение Безлера по команде Стрелкова ушло оттуда, из Карловки, мы остались в виде вот такой прямой палки, прямой линии Карловка-Первомайское.
На Первомайском у нас осталось 120 человек, и около 70 человек стояло на Карловке. На Первомайском мы, поскольку туда выходила объездная дорога от Авдеевки, сделали хорошие оборонные сооружения, за которые потом господа укропы передавали нам благодарность — дескать, мы хорошо на них поработали.
Почти сразу же после отхода подразделения Севера, на следующий день около 7 часов утра украинцы пошли в атаку. Начался минометный обстрел со стороны Очеретино, а со стороны донецкого аэропорта выдвинулось порядка 9 единиц украинской легкой броневой техники. Они вышли нам как раз в тыл, отрезав Первомайку от Донецка. Наше подразделение на Карловке в составе 70 человек осталось почти окруженным, отрезанным от основных сил.
Видя, как меняется ситуация, я отдал команду ребятам, которые находились на Карловке, уходить. И они вкруговую, через Абакумово ушли в Донецк, потому что Карловка от Донецка находится на отдалении порядка 40 километров, мы просто не смогли бы пробиться и чем-то им помочь. Соответственно, единственный способ их спасти — это убрать их из Карловки, тем более что их нахождение там было уже бессмысленным, так как они были полностью отрезаны.
Бой на Первомайской продолжался дотемна. Из 120 человек там к ночи осталось только пятеро. У меня с ними был постоянный контакт. Этой же ночью мы пошли со стороны первой площадки, со стороны завода Химреактивов их оттуда вытаскивать.
Они к тому моменту вперемешку сидели с украинскими бойцами, те уже заняли, собственно говоря, часть наших окопов. Нам стоило большого труда опознавать, где наши, а где нет. Мы бросили на украинские позиции два БТРа и смогли прорваться. Просто уже была темнота. К тому же целый день шел бой, и украинцы тоже устали. Мы эвакуировали своих.
Потом узнали, что еще один из наших лежит под автобусом, стоявшим под мостом, раненный. С нами на связь вышел какой-то парень, родом, из Иловайска. Он знал кого-то из моих бойцов в «Востоке». Вот он и сообщил о раненном и его местонахождении. Я сказал тогда своим, что мы должны его вытащить, но неволить вас не могу — это вам решать.
Мы к 5 часам утра сформировали группу, прорвались на Первомайку и забрали оттуда нашего бойца. Всех, кто вышел, а это было порядка 70 человек, мы сконцентрировали на одном из поселков при въезде в Пески.
Мы сразу навозили несколько десятков КАМАЗов грунта, пересыпали полностью им дорогу, ведущую на Красноармейск, а сами окопались. Мы вовремя успели это сделать, причем так получилось, что даже тракторист, который там землю культивировал, погиб, его расстреляли.
Еще перед тем, как мы перекрыли дорогу, три украинских танка прорвались-таки в Донецк. Доехали до виадука около шахты Панфиловской. Там мы их остановили: два танка подожгли, а третий смог отойти в Пески.
И тогда мы поняли насколько это направление опасное, и что украинцы тут будут постоянно долбить, поэтому и пересыпали полностью дорогу от Красноармейска до Донецка. И это оправдало себя — украинские танки вышли на следующее утро, начали просто в этот холм долбить, но только пыль поднимали, больше ничего сделать не смогли.
Так вот, после потери Карловки и Первомайки Душман пришел к нам из Авдеевки и заявил, что покидает Авдеевку. На вопрос, по какой причине, он ответил, что его люди устали. Они немного отдохнут, потом вернутся. По его словам, Стрелков полностью прекратил снабжать его боеприпасами и вооружениями.
Но мы прекрасно понимали, что, зная крутой нрав Стрелкова, Душман не мог сам принять такое решение, ведь его бы расстреляли. Просто ему был отдан приказ Стрелковым. Таким образом, Душман и его бойцы покинули Авдеевку, и наш выдвижной блокпост, выдвинутый вперед, оказался полностью отрезанным. И когда противник начал занимать Авдеевку, нам пришлось потом этих людей эвакуировать.
Практически сразу на следующий день была попытка прорыва украинцев в Ясиноватой. Мы заняли Ясиноватую. Два дня противник пытался прорваться по так называемому Ясиноватскому шоссе из Авдеевки, мы два их танка уничтожили и какую-то часть личного состава.
Они стали действовать по-другому. Поняв, что тут им не прорваться, к тому же мы уничтожили часть мостовых перекрытий по Ясиноватскому шоссе, они обошли нас справа около Пантелеймоновки (там есть еще один подъезд к Ясиноватой) и заняли город.
Удерживали ее до вечера. Успели занять местный исполком, но мы ночью выбили их оттуда: собрали резервы, накрыли их артиллерией и выбили. После этого в течение 2 недель на город предпринималось по две атаки в день. У нас там сложилась тяжелая ситуация. Но мы выстояли.
Они потом успокоились и перестали нас атаковать, потому что, по нашим оценкам, во время атак они потеряли порядка 500 человек. Для них это было очень много.
Во время обороны Ясиноватой случались и курьезные ситуации. Выходят на перекресток три вражеских танка. С перекрестка было основное направление атаки. После этого люки открываются. Из них выскакивают экипажи и убегают. При этом танки остаются заведенными и с открытыми люками.
Просто танкисты знали, что их все равно накроет наша артиллерия, и боясь расстаться с жизнью, они просто бросали технику и уходили. Как потом нам рассказал один из пленных, украинские солдаты, из-за потери своих танковых формирований получили как минимум две недели передышки. В общем, наша противотанковая батарея, стоявшая на ясиноватском направлении поработала на совесть.
Продолжение следует
Беседовал Александр Чаленко
