Продолжение интервью. Первая часть здесь.
ЭБ: Вначале я выполнял определенные функции: непосредственно принимал участие в подготовке референдума, потом с другими осуществлял контроль проведения референдума в Донбассе. Выполнял спецзадания, связанные с безопасностью границы. Тогда все получалось интересно, между Донецком и Луганском уже стояли украинские блокпосты, по Украине стояли блокпосты между областями и на въездах в города, проверяли паспорта.
АК: А с момента прилета первого украинского снаряда в Славянск?
ЭБ: Тогда перевернулось все. И я стал открыто говорить, что началась полномасштабная гражданская война. Но наших людей напугать этим было не возможно, украинская власть просто еще больше обозлила нас. Поэтому мы и взяли оружие, потому что должны были защищать свои дома.
Хотя до этого, мы надеялись, что процесс пойдет в переговорном русле: и мы сможем договориться об определенных преференциях для нашего региона, и никто тогда не собирался выходить из состава Украины. Люди хотели проголосовать и сказать, что мы думаем чуть по-другому, мы хотели предложить жить по измененным правилам, а не тем, которые нам насаждали из Киева.
Вот как пример: вы живете в большой коммунальной квартире, у каждого есть своя комната, как на Украине есть области, и там живут люди, которые хотят жить по определенным правилам. Вот мы и предложили свои правила. А взамен мы получили артиллерию и все ужасы войны.
АК: И с какого времени Вы снова надели военную форму?
ЭБ: Форму я надел в июле 2014 года. Я бы и раньше это сделал, но передо мной были поставленные определенные задачи, которые я должен был закончить.
АК: И Вы пошли служить в «Кальмиус»?
ЭБ: Да. Я пришел туда, когда бригада уже была создана, так получилось, что один из командиров «Кальмиуса» — выпускник того же военного училища, которое я закончил. И я снова стал заместителем командира по политической части.
АК: Я осенью 2014 года была в «Кальмиусе» и записывала интервью с руководителями и простыми солдатами. И уже тогда меня поразила военная дисциплина, которая была в этом подразделении.
ЭБ: Понимаешь, «Кальмиус» изначально строился по принципу военного подразделения, не ополчения. Поэтому те аспекты, которые необходимы для жизни военной части, они закладывались уже тогда. Мы были самые первые, которые принимали военную присягу.
Люди к нам приезжали из Тернополя, Винницы, Хмельницкого, со Львова, те, которые ясно поняли, что происходит в стране, и встали на нашу сторону. Так вот в тексте присяги были такие слова: «Присягаю Донецкой Земле!» А они нас спрашивали: «Вы что хотите сказать, что вы дальше никуда не пойдете?»
И мы тогда немного изменили текст и расширили понятие: «Присягаю Отчизне!» Ведь у Отчизны границ не существует. Я еще по весне 2014 года говорил о том, что вот эти процессы, которые начинаются, коснутся всех: поддерживаете или не поддерживаете, коснутся каждого. Так оно и получилось.
АК: А что, по-Вашему, стало точкой отсчета?
ЭБ: Та трагедия, которая произошла в Одессе 2 мая 2014 года. Именно она перевернула сознание многих. И молчать уже было нельзя. Ведь у каждого человека есть свое право голоса — в этом сила. И этот голос из одиночного превращается в гул, потом в шепот, в шум, в гам и вот в конце — в ор. И тогда человека слышат. Главное — не бояться.
АК: А дальше?
ЭБ: Летом, в августе 2014 года, я стал заместителем министра обороны ДНР по воспитательной части. Как мне сказал один из моих сотоварищей: «Ты не можешь отказаться, тебе оказано доверие». И уже потом, когда у нас в ДНР начала создаваться своя армия в ее чистом виде, было решено создать военный корпус, я стал заместителем командующего по работе с личным составом.
АК: А когда Вы стали «Голосом Министерства Обороны ДНР»?
ЭБ: Первые комментарии, которые я давал по военной обстановке, были в конце июля-начале августа 2014 года. Журналистам почему-то понравилось со мной общаться. И ко мне постоянно начали обращаться за комментариями, и так получилось, что я освещал военную обстановку, которая на тот момент происходила в Республике: обстрелы, жертвы, трагедии. Как то само по себе так получилось.
АК: Великая Отечественная война ассоциируется у всех с голосом Левитана, а сегодняшняя война — с Вашим голосом и Вашей манерой подачи информации. Это не лесть с моей стороны — это просто констатация факта.
ЭБ: А ведь мало кто знает, что когда в то время была попытка покушения на Левитана, было принято решение об его отправке в Свердловск, чтобы оттуда он озвучивал военные сводки. А все думали, что он находится в Москве. Просто на тот момент руководство страны понимало, что с Левитаном ничего не должно произойти, потому что каждый день вся страна ждала его голос.
Но я честно скажу, что никогда не мечтал и не думал о том, чтобы даже ассоциироваться с Левитаном. Я просто хотел донести до людей правду о происходящем, потому, что люди обязаны ее знать, знать о том, что происходит в Донбассе.
АК: А тяжело об этом говорить?
ЭБ: Очень тяжело. Тяжело говорить о том, что гибнут дети… Видеть глаза их родителей… Тяжело… Когда погибли мальчишки на футбольной площадке, я стоял возле больницы, в которую их привезли, куда их родители приехали…
И вот на следующий день, когда мы были на встрече с украинскими военными, тогда как раз первые совещания по минским переговорам начались о прекращения огня, как раз были и представители ОБСЕ, и журналисты, я чуть не швырнул чашкой в лицо одного их офицера, когда он заявил, что мы сами себя обстреливаем. Сдержался, просто стукнул чашкой об стол, встал и вышел.
Продолжение следует.
