Человек, голос которого, многие воспринимают сегодня как «голос донецкого Левитана». Каждый день по несколько раз Эдуард Басурин озвучивает военную обстановку на Донбассе, беспристрастно, спокойно, по-военному кратко. А что на самом деле кроется за этим спокойствием?
Интервью с Эдуардом Басуриным. Часть 1. Жизнь до войны.
— В детстве мальчики мечтают стать кто космонавтом, кто пожарником, а вы кем мечтали быть?
— Помню, что в войнушку все мальчишки играли, и все изображали победителей, о чем-то особенном я не мечтал, занимался спортом. А осознанность пришла в 8 классе. У меня был пример — мой родной брат, который учился уже в Суворовском училище, в Киеве. И я просто решил пойти по его стопам, вот и все. У меня была попытка после окончания школы поступить в это Суворовское училище, и даже отец со мной ездил в Киев. Но не сложилось по конкурсу, и я вернулся в Донецк. Окончил 10 классов, и после этого уже поступил в Донецкое военное училище. Поэтому я просто последовал примеру, который был в моей семье. Папа же, как и все советские граждане, проходил воинскую службу в период Советского Союза. Оба моих деда воевали в Великую Отечественную войну — один вернулся домой, а второй погиб.
— Вы коренной дончанин?
— Да, я родился здесь в Куйбышевском районе на Смолянке. Потом отцу предложили другую работу, и мы переехали в Пролетарский район г.Донецка.
— Ваш выбор будущей профессии был осознанный. Вы закончили военное училище, и как ваша жизнь пошла дальше?
— По распределению после окончания училища я уехал служить на Урал, в город Кунгур. Кстати очень интересный город, бывшая столица Урала. Даже в литературе известный город — есть произведение Толстого про Петра Первого, в котором повествуется о том, как Петр Первый приказал повесить воеводу города Кунгура за казнокрадство. А служил я в войсках ПВО политработником.
— Из истории мы знаем, что политработники в войсках и Красной армии, и Советской Армии всегда были такой особой «кастой», потому, что именно они обеспечивали боевой дух солдат.
— Это было всегда, да. В армии всегда были такие люди. В царские времена — это были капелланы, военные священники, которые поддерживали и солдат, и офицеров. И были они, проще говоря — психологами — ведь проблем было всегда много. И главной их задачей было то, чтобы в подразделение была такая атмосфера, которая позволяла солдатам спокойно выполнять задачи, которые перед ними ставило их руководство. Просто при образовании Красной армии название чуть изменили, и сделали другой подход — специализированных офицеров, которые занимались все теми же задачами и вопросами.
— И как долго вы были профессиональным военным?
— В общей сложности шесть с половиной лет.
— А почему ушли?
— Главной причиной стало мое понимание того, что то государство, которому я служил, перестает существовать. Это был 1989 год. Да, развала Советского Союза еще не было, но это были уже времена правления Михаила Горбачева. Именно он заявил о том, что началось сокращение вооруженных сил СССР. Вот тогда я понял, что великая страна разваливается. А я не хотел в этом процессе участвовать. Да, может быть, молод был, и это мое мнение было ошибочно, но я не хотел присутствовать при том, как уничтожают то святое, что было у каждого советского гражданина. Потому что человек, который носит форму, всегда воспринимался как тот, кто защищает. И я не хотел быть тем, кто своими же руками разваливает свою страну. А ведь так и получилось — и страна в результате развалилась.
— И вы вернулись в Донецк?
— Да, я вернулся в Донецк, и мне сразу же отец предложил пойти работать на шахту. Но я выбрал другой путь — пошел работать учителем в школу, которая находится в Пролетарском районе Донецка, кстати, и сейчас работает. Ведь ни для кого не секрет, что все военные учебные заведения готовили специалистов двойного назначения, как для военной службы, так и для гражданской. И вот по диплому для гражданской жизни — я учитель истории и обществоведения. А в школе преподавал и историю, и обществоведение, и географию, и был классным руководителем, и физкультуру вел, много чего, просто школа такая интересная и своеобразная была. Все ученики учились в одну смену, всех классов было по одному, туалет был на улице, печное отопление.
— А вы в этой школе потом были?
— Я давно там не был. Почему? Не знаю. Просто жизнь так складывалась, что не возвращался в те места, где был раньше. Кстати, на Урале тоже больше так и не был. Но я абсолютно не стыжусь того, что работал в этой школе учителем. В любом случае — это был мой опыт, хороший или плохой — не так важно. Опыт общения с людьми, опыт общения с детьми, и честно говоря, мне нравилось преподавать. Знаешь, когда смотришь в эти широко раскрытые глаза девчонок и мальчишек, это захватывает, и это дорого стоит.
— А почему ушли из школы?
— Все обычно… деньги. Надо было содержать свою семью. Поэтому пошел работать на шахту. И почти пять лет проработал на шахте. Занимался доставкой негабаритного груза в шахту — то есть того груза, который в «клеть» не входил. Закончил работу в шахте в должности бригадира. Потом ушел работать на заправку. И уже потом меня попросили помочь наладить работу фирмы по производству полиэтилена. И вот с этого момента моя жизнь резко перевернулась. Я понял, что производство полиэтилена мне нравится, потому что это процесс созидания. И вся моя последующая трудовая деятельность была связана с переработкой химии. И мне очень нравился сам процесс — когда из ничего что-то получается.
Где-то мне этот процесс напоминал обучение. Когда ты ребятам рассказываешь что-то новое для них. Хотя я всегда, даже по программе, старался работать не стандартно. Начиная со школы, где была прописана определенная процедура проведения урока и то, что должен делать учитель. А я взял и все поломал. Потому что я хотел, чтобы в процессе обучения участие принимали все ученики в классе, а не выборочно.
Поэтому мой план проведения урока был следующий: 5 минут у меня уходило на ознакомление с присутствующими, в эти же 5 минут входила проверка урока, который я задавал на дом, а 40 минут я опрашивал учеников по предыдущему уроку. И в этом процессе были задействованы все ученики класса. И самый главный критерий моей оценки знаний учеников — это не смотреть в журнал на их предыдущие отметки. В каждой школе, в каждом классе всегда были так называемые «отстающие» ученики. И вот когда такой ребенок у меня получал вместо 2-ки и 3ки — 4 и 5 за свои знания… Знаете, это просто нужно было видеть — эти горящие глазенки. Вот такая параллель между благодарностью детей за то, что оценили их труд и производством из маленькой гранулы полноценного продукта, который необходим. Мне никогда не нравилось торговать, просто сидеть в офисе, мне нужно было движение и видение результата. Да, присутствовал момент налаживания связей и договорных обязательств, но это живой процесс, особенно когда ты знаешь, что за твоей спиной стоит команда, которая начинала с тобой процесс запуска производства с нуля и работает на результат.
— И когда этот очередной отрезок вашей жизни закончился?
— Полтора года назад, с началом волнений в Донецке. Я на тот момент еще работал, но в свободное время приезжал на площадь Ленина, смотрел что происходит, слушал людей, о чем они говорят. Я всегда так поступал с момента окончания военного училища — слушал и понимал, что происходит. И в результате проникся всем этим движением и решил в нем участвовать. На второй или на третий день, когда уже взяли «Белый дом» — здание Администрации — я пришел, и с этого момента практически оттуда не выходил.
— А до начала этих событий вы вообще участвовали в каких-то политических движениях?
— Был как-то момент в моей жизни, когда я даже возглавлял одну партию, просто наслушался, и мне было интересно посмотреть на этот процесс изнутри. Но — нет, не мое. На выборы ходил и честно скажу, что голосовал за коммунистов. По просьбе тещи. Они с покойным тестем были коммунистами и всегда придерживались коммунистической политики. Ну вот, чтобы поддержать их — голосовал. Кстати, на мой взгляд, это единственная партия, которая людей не обманула. Это факт. Да какие-то изменения с их идеологией произошли, но партия как была, так и осталась, и они ни под кого не ложатся. Хотя бы за это их можно уважать. А все остальные, которые создавались — так промежуточные и на определенное время. А потом люди про них забывают, и таких много на Украине было.
— А вы уже тогда поняли, что дальше начнется война?
— Нет, тогда это было не предсказуемо. Просто на тот момент присутствовала эйфория, связанная с Крымом. Ведь на наших глазах произошло воссоединение Крыма с Россией. И люди, которые стали выходить на площадь в Донецке думали, что подобное произойдет и здесь, и также безболезненно. Осознание пришло, но уже позже. Я же понял, когда начались процессы устрашения Донбасса со стороны Киева и украинские войска начали стягиваться сюда. И когда первый снаряд упал на Славянск, я сразу сказал — у нас началась гражданская война.
Продолжение следует
