После того, как я закончил брать интервью с секретарем Совета национальной безопасности и обороны и командиром легендарной бригады «Восток» Александром Ходаковским, интересуюсь у него: к кому из его полевых командиров можно было бы съездить на позиции? Первым в этом списке Александр Сергеевич называет командира роты с позывным «Крест». Говорит, что он гражданин Германии, и что хорошо воюет.
Это меня заинтересовало. Ходаковский дает мне сопровождение, и мы едем под Ясиноватую. По дороге на выезде из Макеевки к нам в машину садится молодой боец с позывным «Коломбо» (нравится ему знаменитый калифорнийский детектив), который указывает нам дорогу в расположение роты.
Приезжаем. Знакомимся. «Креста» зовут Сергей. Он первоначально наотрез отказывается от интервью. Мол, почему я должен сам себя пиарить. Ведь это должен делать кто-то другой.
Начинаю его уговаривать. Единственное, что у меня получается — добиться от «Креста» приглашения зайти в «казарму».
Поднимаемся наверх, садимся за стол. «Крест» приглашает присесть с нами и бойца по имени Александр. Разливает по стаканам фруктовый сок. Просит сначала задать о нем вопросы Александру, чтобы тот сначала мне о нем рассказал. Обещает, что через какое-то время подключится к нашему разговору. Соглашаюсь.
— Александр, ваш боевой командир Александр Ходаковский, когда я попросил его порекомендовать мне для интервью кого-нибудь интересного из бригады «Восток», сразу же первым назвал имя Сергея «Креста». Почему? Что стоит такого героического за этим человеком?
— Много чего стоит. «Крест» знает, что он делает. Он умеет сопереживать, он умеет воевать, он знает, как надо…
— Как он пришел в «Восток»?
— В конце июля — начале августа 2014 года. Тогда мы и познакомились. В Донецке. На 4-ой базе «Востока». К этому времени я уже воевал с 25 мая. На следующий день уже принимал участие в бою за донецкий аэропорт. «Креста» привезли наши сослуживцы и сказали, что он хочет служить у нас, в «Востоке».
Я тогда занимался делами 5-ой роты. Был командиром взвода. Его подвели, представили. Мы с ним поговорили. Я у него спросил: «Почему он приехал?». Он ответил, что приехал из Германии. Я посмотрел его документы: это был немецкий загранпаспорт.
Мы начали его проверять. Повели в особый отдел для прохождения проверки. Она длилась недолго — в течение дня.
— На «подвал» не посадили? (смеюсь)
— Да нет.
— А почему вы ему поверили?
— В особом отделе есть люди, которые специально обучены для того, чтобы понять, кто к нам пришел: друг или враг. В общем, Сергею оказали доверие, чему я очень рад. Я рад, что мы с ним познакомились и поняли друг друга.
— А как же так произошло: вы его в прошлом году в ополчение принимали, а теперь он ваш командир? За какие заслуги его сделали командиром?
— В январе 2015 года были большие бои у нас, в районе донецкого аэропорта. Сергей был единственный человек, который поехал за людьми и принял на себя ответственность руководить боем. Он там пробыл более пяти суток. Там он был и ранен в правую лопатку. Прилетел осколок.
— Он что, был без бронежилета?
— Ну, да.
— А что значит «принял на себя ответственность руководить боем»? Это как?
— Он увидел, что начался бой. Была неразбериха: никто ничего не понимал, что происходит. А Сергей просто поехал туда посмотреть, помочь людям и принять участие в бою. Он приехал туда с 5-6 бойцами и там и остался.
— Боем он руководил успешно?
— Да. Они сдержали натиск противника. Держали линию обороны. Отбили назад позиции, которые укропы до этого захватили.
— А какая тогда была ситуация: что тогда украинцы захватили, и что пришлось у них отбивать?
— Угольную шахту в районе аэропорта. Пошли в атаку, отбили ее назад, а потом еще продержались там 5 дней. У него тогда, по-моему, в подчинении было 12 человек, если не ошибаюсь.
— А украинцев сколько было?
— Не знаю. Мы их не считали. Наверное, в районе 50 человек. У них было 4 БМП, в каждой по 10 человек.
— А как так получилось, что Сергея ранили?
— Это уже было в конце. Когда отбили шахту, и со стороны ВСУ начались сильные обстрелы. Он выезжал и стоял впереди всех. Командовал. Укропы стали обстреливать минами позиции. Мины плотно ложились. Вот тогда и его задело.
— А почему для вас была так важна эта шахта?
— Думаю, что для нас важна каждая пядь нашей земли. Мы за нее всегда будем держаться. Я считаю, что это важно.
— А когда вы его принимали, кстати, на службу, у него была какая-то военная специальность?
— Была. Он был старшим сержантом казахской армии. Десантник.
— А какое у вас тут отношение к Ходаковскому, командиру «Востока»?
— У меня лично положительное. Я вместе с ним с первых дней войны. Мы с ним неоднократно общались.
— Вот в Москве патриотические диванные барабашки, ни разу не бывавшие в Донбассе, негативно относятся к Ходаковскому: говорят, что он хочет вырезать всех русских в Донбассе, слить Украине Новороссию, что специально повел на убой ополченцев в донецкий аэропорт в мае 2014 года. Как вы считаете, откуда берется весь этот бред?
— Не знаю, но могу вам точно сказать, что с мая прошлого года я не видел, чтобы тут были какие-то «сливы Новороссии». Судите сами, если бы были «сливы», то мы бы отдали Донецк, но Донецк-то мы не отдали.
— А ваш непосредственный командир Сергей «Крест» людей бережет?
— Конечно.
— Почему у него такой позывной — «Крест»?
— Не знаю. Он у него с первого дня. Пришел и сказал, что позывной у него «Крест».
Обращаюсь с этим же вопросом к самому Сергею (дальше мы беседуем уже с ним):
— А, может, это фамилия у вас такая?
— Нет, не фамилия.
— А вот на руке у вас тату «Erik». Что она означает?
— Так зовут моего сына. Он живет в Германии. Ему 30 июня исполнилось 12 лет. С его матерью мы в разводе. У меня двое детей. Еще есть дочь Милина-Софи. Ей будет 6 лет 18 августа. Я с ними по скайпу общаюсь. О войне детям не рассказываю. Поначалу они были в курсе того, что я воюю. Я им фотографии свои в военной форме присылал. А сейчас стараюсь так, чтобы они не видели войны. Не хочу, чтобы у дочери нарушалась психика. Она сильно за меня переживает.
— Мне вот интересны ваши побудительные мотивы, которыми вы руководствовались, когда приехали в Донбасс воевать. Я знаю, что многие российские добровольцы приехали после 2 мая, когда в Одессе…
— …вы знаете, сейчас это можно говорить открыто, но я российских добровольцев не уважаю.
— Почему?
— Да потому что за последний месяц 40 человек российских добровольцев пришли и написали рапорты. У нас тут в январе был не один единственный бой. У нас каждый день бои. Прежде чем куда-то послать солдата, я оставляю их позади себя на 50 метров, а потом ухожу вперед сам. Солдат на убой я не посылаю. Это я делаю для того, чтобы показать, что я к солдатам отношусь не как к пушечному мясу. Это война. Сюда приезжают люди, которые до этого не видели и не знали смерти. Не знали, что такое стрельба. Поэтому я не могу их пустить вперед, чтобы они погибли.
Почему я еще разочаровался в российских добровольцах, объясняю. Они приходят сюда, а уже через неделю начинают жаловаться: а почему здесь деньги не платят? После первых обстрелов они прибегают ко мне и пишут рапорта. Говорят, что мы такого не ожидали. Мы себе все это совсем по-другому представляли.
Да, у нас очень жесткие идут бои. На сегодня на моем участке фронта идут самые жесткие бои: минометные обстрелы, из ПТУРов, танки выезжают, АГСы, «Утесы». Все, что у укропов есть, все это и летает на мои позиции.
Я разочарован в российских русских. Я родился русским в СССР. Я очень горжусь тем, что Бог дал мне возможность жить в СССР и сделал меня именно русским.
Мне всегда говорили, если что-то случилось на русской земле, если русским плохо, то поднимай свою задницу и иди помогать русским. А они что?
— До того, как вы приехали сюда воевать, вы бывали в Донбассе?
— Нет, никогда. Когда приехал сюда, я мирных граждан и не видел, я видел только солдат, ополченцев. Донецк был пустой. Ни машин, никого. Даже птицы не летали, такая тишина была.
— А почему вы пришли именно в «Восток», а не в «Оплот», в «Кальмиус» или в Русскую православную армию, которые тогда воевали под Донецком?
— Потому что в «Восток». Потому что мы тут воюем по справедливости. Я доверяю только своему командиру — Александру Сергеевичу Ходаковскому, потому что это самый справедливый человек. Он думает о Донбассе, о народе и о своих солдатах. Он также вместе с нами находится на позициях. Он для каждого находит время — днем или ночью — для общения. Он очень сильно переживает за Донбасс. Поэтому я доверяю только ему.
— А кто у вас тогда воюет в подразделении?
— Есть местные, есть и те, кто приехал из России. Те русские, которые приехали помочь. Это примерно 2-3% от тех, кто приехал воевать. Они остались. Но большинство приезжает и… Я не знаю тогда, для чего они сюда приезжают. Приехали, прошел бой, и пачками пишутся рапорта. Я сейчас стараюсь к себе российских русских не брать. Больше беру местных.
Обращается к моему первому собеседнику.
— Саш, какой у нас процент местных в роте?
— Человек 40.
Я снова задаю вопрос «Кресту».
— А 60 тогда, получается, это добровольцы не из местных? Откуда тогда добровольцы кроме России?
— Честно вам скажу, не видел я, чтобы добровольцы из Европы были сильно на передке. Нигде. Есть у меня доброволец из Казахстана.
— Он этнический русский?
— Нет, он казах. Он хорошо воюет. Извините, что я так говорю о российских русских. Они мальчишки. Они фанатики, но очень слабые духом фанатики.
— Нравится Донецк?
— Очень красивый город.
— Останетесь ли в Донецке, когда война закончится?
— А когда она закончится? Сначала надо победить в войне, а потом будем думать.
— Вы, как я понимаю, в разводе, а, может, за время войны у вас тут появилась какая-то девушка?
— Нет тут у меня никого.
— Что нравится в характере донецких русских? Что бросается в глаза?
— Даже и не знаю, что вам ответить. Русские — они ведь везде русские. Они везде одинаковы. Есть люди гостеприимные, есть справедливые, есть разные.
— Вы по своим идеологическим убеждениям левый или правый? За какие партии в Германии голосовали?
— Я никогда там не голосовал. Даже не знаю, какие там партии есть. Я никому не симпатизирую — ни левым, ни зеленым, ни красным, никаким. Абсолютно. Я жил в Германии, как в музее. Там красиво, хорошо, там порядок. Закон. Мне в ней нравится то, что у моих детей там есть будущее. Для детей, стариков и пенсионеров там хорошо. Правительство о них заботится. Для детей в Германии открыты везде двери, только учись, учись и учись.
Снова обращаюсь к Александру.
— Почему так получается, что в Новороссии есть очень много хороших полевых командиров, но вот о них ничего не знают, а знают только о «Гиви» и «Мотороле»? Почему не знают ничего о «Кресте», например?
— Мне кажется, что это просто пиар. Если человек воюет, то он воюет, а если не воюет, то не воюет. Не знаю, для чего это все. Для чего кого-то пиарить.
— То есть, командир, говоря словами Пастернака, должен быть незнаменитым? Воюешь и воюй, интервью раздавать не надо?
— А для чего раздавать интервью? Человек вступил в армию, чтобы защищать свою родину, свои идеалы. Зачем мирным гражданам показывать, как ты воюешь.
Снова обращаюсь к «Кресту».
— Как вы относитесь к минским договоренностям?
— А они были? Или они есть? Мы же их никак не чувствуем. У меня с утра до вечера идут обстрелы, что из стрелкового оружия, что из минометов. Мы тут за эти полгода ни разу не почувствовали минских договоренностей.
— А вот многие командиры говорят, что рано или поздно, несмотря на Минск-2, бои снова возобновятся.
— Еще раз вам повторяю, у нас, начиная с января месяца, с предыдущей войны, идут полномасштабные и жесткие бои. Они такие же, как и были раньше.
— Где, по-вашему, должно закончиться наступление, если оно все-таки начнется: на границе ДНР, на границах Большой Новороссии? Где?
— Не нам решать. Но если скажут идти на Киев — пойдем на Киев. Если скажут дальше — пойдем дальше.
Беседовал Александр Чаленко
